13 
– Ладно, – миролюбиво закончил он, вставая. – Я поднимусь к Пете. Неудобно…
Попов явно поджидал его, стоя среди своих сокровищ – огромной коллекции гравюр и офортов, упрятанных в роскошные фолианты зеленого сафьяна. На рабочем столе его возвышались груды каталогов от Бёрнера, Драгулина и фирмы Бисмейера, которые совсем вытеснили на край и задавили нехитрую бухгалтерию его мукомольной фабрики.
Желая сделать приятное шурину, Сергей Яковлевич сразу же разрешил:
– Ну, Петя, начинай хвастать!
И бедный Петя сорвался с места, лез к потолку, тащил пудовый фолиант, кончиками пальцев бережно ласкал линии офорта, ликовал от восторга:
– Тридцать пятый лист к сюите Рейнеке… Знаете – кого это? Самого великого Эвердингена. И, знаете, как достал? В хламе с аукциона! Продавался вместе с египетским саркофагом из-под мумии. Всего за две сотенных… Без саркофага не продают! Что делать? Я взял… Теперь у меня не хватает только восемнадцатого листа…
– А где же саркофаг?
– Куда его! Отдал на свинарник. Из него теперь свиньи помои лакают… Нет-нет-нет, – настаивал Петя, – возьмите линзу: какая непревзойденная четкость линий! А нажим, нажим… Ну?
Мышецкий линзу взял, отметил железную точность резца, но мысли его сейчас были далеки от искусства.
– Милый Петя! – И он вскинул линзу к глазам, посмотрев на увлеченного шурина. – Я кое-что уже слышал в Питере, но, честно говоря, не верю… Додо человек остро чувствующий, несомненно – личность незаурядная, но как бы там ни было… Я не верю! – повторил Сергей Яковлевич, ибо ничего более не мог сказать в оправдание сестры.
Попов тихонько заскулил, пряча свое большое лицо в широко растопыренных пальцах. Мышецкий смотрел на его подрагивающие, по-бабьи рыхлые плечи и мучительно переживал за этого человека.
– Вы ничего не знаете, – сказал Попов, снова всхлипывая. – Но мне так тяжело… Так тяжело! Боже, какой я несчастный.
Князь пересел поближе к шурину, встряхнул его:
– Дорогой Петя, я не знаю, как это делается, но… Сойдитесь с первой же горничной – вам станет легче.
– Нет, – отозвался Попов, – я не могу… Я слишком люблю вашу сестру.
Он вдруг встал, раскинул руки, обвел стены в сафьяновых фолиантах, лицо его просветлело.
– Все равно, – сказал он торжественно. – Я самый счастливый человек на свете… Вот они, мои сокровища! Великие мужи мира сего! Я недостоин созерцать вас. Но вы… Вы укрепляете дух мой!..
Их позвали вниз – к чаю. В гостиную, широко позевывая, вышел откуда-то из потемок статный красавец, которого Сергей Яковлевич знал еще по Петербургу. Это был граф Подгоричани, служивший в кавалергардах. Судя по всему, он чувствовал себя на даче Поповых как в родном полку. Тонкие, в обтяжку рейтузы кавалериста бесстыдно подчеркивали ту часть его тела, которую прогрессивное человечество находит нужным укрывать от докучного любопытства.
Сергей Яковлевич со значением посмотрел на сестру, и она поняла его взгляд, полный укоризны.
– Друг нашего дома, – сказала Додо и тихо добавила: – И… Петин друг!
Бедный Петя совсем сгорбился за столом, машинально дул на горячую ложечку. Подгоричани, на правах знакомца, сунул Мышецкому руку, на которой не хватало двух пальцев, откушенных лошадью (или потерянных в рубке, как заявлял он).
– Рад видеть вас, князь. Давненько в наших палестинах?
И, не дождавшись ответа, раскрыл буфетные дверцы. Послышалось тяжелое бульканье ликера. Подгоричани крякнул и снова появился перед столом, оглядев притихшее семейство ясными, наглыми глазами.
– А вы, граф, все еще в полку? – спросил Мышецкий с вызовом, быстро бледнея.
– Конечно!
– Хм, странно…
– Чего же странного?
– Странно, что вас еще не выгнали…
Чувствуя назревающий скандал, сестра перехватила поднос из рук горничной:
– Идите, милая. Остальное я сделаю сама…
Додо была растеряна, и Мышецкому стало жаль ее. Сергей Яковлевич решил пренебречь всем, дружески повернулся к своему шурину:
– Я хотел бы поговорить с вами, Петя.
– Отчего же… Может, выйдем в бильярдную?
– Говорите здесь, – громко сказал Подгоричани. – Я не буду прислушиваться…
– Дело в том, – начал Мышецкий неуверенно, – что мне нужны деньги. И на этот раз – немалая сумма…
– Кстати, – вмешался Подгоричани, – мне тоже нужны деньги.
Мышецкий оттолкнул от себя чашку, и рыжие потоки чая заплеснули скатерть. Он сорвал с груди салфетку и, скомкав, швырнул ее через весь стол в лицо графу Подгоричани.
13 
