Последние отзывы

  160  

– Господин капитан, в цивилизованных странах есть такой дурацкий обычай, когда люди, прежде чем войти, предупреждают о своем появлении стуком!

– А мы люди маленькие, – ответил жандарм, – нам известны порядки только наши – российские.

– Зачем вам понадобился Борисяк? – спросил Мышецкий.

– Имею распоряжение из Москвы подвергнуть его арестованию, – пояснил Дремлюга. – Но господин Борисяк, благодаря попустительству полковника Сущева-Ракусы, успел скрыться. И, очевидно, перешел на нелегальное положение!

«Так вам и надо», – злорадно подумал Мышецкий.

Дремлюга подтянулся и звякнул шпорами:

– Имею честь донести, князь, что в губернии мною обнаружен еще один человек, подлежащий отлучению от общества, как лицо злонамеренное. Но, к сожалению, я не имею права на его арестование!

– Кто это? – прищурился Сергей Яковлевич.

– Вы, – ответил жандарм.

– Вот как? Занятно…

Дремлюга выложил перед ним свежий номер «Губернских ведомостей» со статьей о винной монополии.

– Оскорбление его императорского величества карается…

– Стоп! Законы Российской империи мне известны лучше, нежели вам. Пожалуйста, освободите меня от своего присутствия. И чем скорее, тем приятнее мне это будет!

Дремлюга не пошевелился – чурбан, идол, напичканный жирной требухой и параграфами закона.

– Я, – закончил Мышецкий, – буду разговаривать только с полковником Сущевым-Ракусою…

Дремлюга придвинул к себе стул и сел.

– Полковник Сущев-Ракуса, – сказал он с улыбкой, – сегодня уже сдает мне дела. Я заступаю на его должность! Не угодно ли вам, князь, выпить валерианки?

– Вон? – заорал Мышецкий.

Дремлюга, ни слова не говоря, подошел к телефону, велел соединить его с жандармским управлением.

– Бывшего полковника Ракусу, – сказал он и кивком головы подозвал Мышецкого к трубе микрофона.

Аристид Карпович печально ответил:

– Да, это так, дорогой князь. Еще и сам ничего толком не знаю, но от дел губернии я отстранен! Меня вызывают в Казань для объяснений… Я сейчас говорить не могу, ждите от меня письма. Прощайте, князь, мы неплохо спелись с вами!

Дремлюга торжествующе смотрел на губернатора.

– Ну? – спросил он.

– Все равно, – тихо ответил Мышецкий. – Как всегда… вон!

После этого разговора в присутствие доставили избитого фон Гувениуса. Это было сделано не без умысла, и Мышецкий понял, что значит иметь родственников на службе, – пусть даже самых дальних.

– Огурцов, – сказал князь, – закройте двери поплотнее. Я должен исполнить долг честного человека…

Он скинул мундир и снял с пальца перстень, чтобы не попортить его. Поманил фон Гувениуса к себе:

– Ну-с, молодой человек, русского языка вы не изучили, а вкус к русской подлости успели приобрести? Извините, сударь, но шулеров били, бьют и бить будут… Держитесь!

Потом он созвонился с полицией.

– Бруно Иванович, будьте так любезны проследить, чтобы господа фон Гувениусы отбыли из губернии с вечерним поездом.

– Прикажете обоих? – спросил Чиколини.

– Да, обоих, чтобы не скучали…

Это было его последнее распоряжение. Больше он ничего не сделал в Уренской губернии. Он и сам чувствовал, что не имеет власти. Кто-то – невидимый – отнял ее…

Фон Гувениусов провожала Бенигна Бернгардовна Людинскгаузен фон Шульц. Безжалостный поезд увез от нее последнее женское счастье. Глаза у старой девы были сухи и горели желтым огнем, как у волчицы. Длинными шагами, прямая, как солдат, шагала она с вокзала, отпугивая детей своим видом.

Шелестели юбки, горела на животе широкая бляха.

Надменный человек в пенсне, холодный и жестокий, занимал сейчас воображение старой девы. Однажды он выбросил ее со службы, теперь отнял у нее запоздалую любовь. Сердце Бенигны Бернгардовны обуглилось в черной, неутолимой похоти. Она вспоминала мелкие, как у собачки, ласки «саранчового» Пауля фон Гувениуса и пылала местью.

Придя домой, старая дева присела к столу и написала пламенный донос на Мышецкого, который был последней каплей в переполненной чаше губернских неурядиц. Донос, написанный одним махом, без помарок и ошибок, был полон негодующей веры в правосудие…

Сергей Яковлевич снова ночевал в доме Конкордии Ивановны, утопая в пышных пуховиках. Ему снилась игра в рулетку… и шумели пески на месте треповского леса.

7

В эту ночь до самого рассвета Аристид Карпович сдавал свои дела капитану Дремлюге. Он сильно устал и под утро раскис окончательно.

  160