150 
На дне окопа, в котором разместился взвод лейтенанта Вальдера, плавали в грязной воде окровавленные бинты, сухари, цинковые коробки от пулеметных лент. Лица солдат были серы от копоти и усталости.
Нишец подошел к одному пожилому фельдфебелю, носившему нашивки, как и он, еще за Крит и за Нарвик.
— Ну как? — спросил.
Фельдфебель (это старая-то гвардия!) разочарованно махнул рукой и ничего не ответил. А через минуту, не раньше, тихо сказал:
— На этот раз — все кончено… капут! По окопу проносили раненного в живот обер-лейтенанта. Он мотал головой, бредил:
— …Танки… Зачем?.. Где фаустпатроны?.. Бегом, марш!.. Жанна, подойди ко мне… Жа-а-анна!..
Иногда, приходя в себя, офицер тяжело стонал, умоляя солдат поставить носилки на землю. Но земли не было, и зловонная торфяная жижа заливала обер-лейтенанта; снова уползал по ходам сообщения его предсмертный стон:
— Жанна, где ты?.. Подойди ко мне, Жа-анна…
Франц Яунзен положил свой шмайсер рядом с автоматом ефрейтора, сказал как можно бодрее:
— Слушай, Пауль, если не выберемся на берег Западной Лицы, мы потеряем весь плацдарм. Говорят, что в устье Титовки русские сбросили десанты и теперь там наши отступают тоже… Нам надо быть героями!
Размахивая длинноствольным пистолетом, по траншее быстро прошел инструктор по национал-социалистскому воспитанию Хорст фон Герделер. Оберст только что прилетел из Лапландии и, не успев даже принять в Парккина-отеле ванну, был сразу же послан к месту разыгравшегося сражения. Ему многое было еще неясно, но он не снижал присущего ему воинственного пафоса.
— Готовиться к контратаке! — выкрикивал он. — Брать больше гранат. Мы должны выбить русских с наших позиций и сбросить их обратно в Лицу!..
Раненые, показалось Нишецу, застонали сильнее. В траншеях началась какая-то непонятная суета. Где-то хлопнул одиночный выстрел. Какой-то егерь, переживший весь ужас отступления от Западной Лицы, не стал ждать атаки.
— Отошел в сторону, будто опорожнить желудок, — взволнованно рассказывал Яунзен, — а сам вставил себе дуло в рот и… Ты понимаешь, Пауль?..
Среди егерей появилось несколько эсэсовцев. Они стучали кулаками в спины солдат и, смеясь пьяным смехом, говорили:
— Мы сами поведем вас в атаку. Ничего страшного: пуля в рот — глотайте, а в лоб — сама отскочит!..
Вслед эсэсовцам ползла ядовитая приглушенная ругань.
«Ты сам проглоти, сволочь, — злобно думал Нишец. — А я-то уже наглотался».
— Ахтунг! — раздалась отрывистая команда, которую передавали из окопа в окоп.
Офицеры стиснули зубами мундштуки свистков и засвистели все одновременно — оглушительно и резко.
Пауль Нишец в общей суматохе выбрался из окопа и сразу же лег, прижатый к земле сильным огнем русских пулеметов. Оглядевшись, он увидел, что лежит не только он. Многие даже не решились переползти через бруствер. Атака захлебнулась в самом начале. Это было ясно всем, и каждый поспешил снова вернуться в окоп.
Фон Герделер пытался остановить ползущих назад егерей. Одного подвернувшегося под горячую руку солдата он пристрелил, чтобы видели все, но ничего этим не добился. Эсэсовцы — то ли их обязывало к тому особое положение или просто под влиянием винных паров — действительно сдержали свое слово и вырвались вперед. Но через минуту вернулись обратно, волоча одного убитого и двух раненых, обзывая егерей трусливыми собаками.
Франц Яунзен, мечтавший когда-то о черном мундире СС, восхищенно заметил:
— На таких героях мой фюрер построил свои победы!..
Однако «герои» забрались в дот и больше в траншее не показывались.
Скоро в атаку снова пошли русские танки. Пауль Нишец вспомнил Фермопильское ущелье, бросок на Крит, бои под Нарвиком; еще никто — ни греки, ни французы, ни норвежцы, ни англичане — не выставляли танков против носителей эдельвейса. И не потому, что егеря были грозой для них, а потому, что танки не могли пройти там, где проходили «герои Крита и Нарвика»…
«Как говорил Карл Херзинг? — вспомнил неожиданно для себя Нишец. — „Мы прошли всю Европу, но не по низинам, а по горным кручам, где росли любимые цветы фюрера…“
Ефрейтор тоскливо огляделся вокруг, силясь найти если не эдельвейс, то хоть одну травинку. Но кругом лежали выжженная развороченная земля и обугленный камень, по которым с грохотом катились советские танки. Грозные машины вползали на скалистые карнизы, скатывались в долину предстоящего боя.
150 
