64 
— Да бросьте вы, оберст! Вы все понимаете. Мы столкнулись лбами, но мой лоб оказался крепче вашего… «Что сказать ему?»
— А вот я получил ответ, — засмеялся полковник.
— Я…. — начал было фон Герделер, но слова застряли у него в глотке, и, круто повернувшись, он пошел к своему столику, тяжело раздумывая: «И с этим человеком мне суждено еще встретиться на совещании… Но погоди…»
— Он писал в «Палацци мармори»? — спросила Кайса.
— Что?.. Пойдем-ка спать, дорогая.
— Пойдем.
В тесном мансардном номере, стягивая через голову куртку, полковник сказал:
— Понимаешь, Кайса, он хотел подвести меня под пулю. Но его донос пришел по назначению, когда русские уже вломились в Виипури, и наши генералы впервые почесались: а вдруг придется с немцами рвать?.. Ты ложись к стенке… Да, и эта сволочь еще говорит тебе любезности.
— Хватит, Юсси, теперь нам никто не помешает. Никогда! И я тебя люблю, я тебя так люблю, что даже страшно… Кайса вдруг заплакала, вздрагивая острыми плечами.
— Ну что ты плачешь? — сказал полковник. — Ведь я тебя тоже… — Помолчал немного и добавил сумрачно: — Люблю.
Прошел один день, второй, третий — совещание не начиналось. Финские офицеры, прибывшие в Петсамо, лили водку, играли в карты, обсуждали события. А события наваливались страшные, было неясно — чего ждать, на что надеяться и не лучше ли совсем не являться на это совещание. Командиры северных прифронтовых районов, вроде полковника Пеккала, вели себя неуверенно: положение обязывало их сглаживать все углы, которые появлялись на стыках двух союзных, но тайно враждующих армий. Каждый день можно было ожидать провокации со стороны немцев и открытого мятежа со стороны своих же солдат. Финские офицеры как-то совсем непроизвольно разделились на две группы. Одна из них, самая многочисленная, устраивала в лесу какие-то сходки, возвращаясь поздно вечером в город. А однажды на берегу Печенги-реки запылали высокие костры, раздались звуки Берньеборгского марша, и шюцкоровцы вернулись в Петсамо строем, распевая: «Суоми, милая Суоми, нам нищета твоя светла!..» Другие офицеры — их было меньшинство — сидели по домам, старались не встречаться глазами, писали своим семьям завещания. Все было напряженно в эти дни до предела, и Юсси Пеккала часто кричал на Кайсу:
— Ну, куда ты пихаешь эту грязную рубашку! Я ее выбросил, а ты ее снова в чемодан!
Кайса отделывалась молчанием. В это суровое время она переживала свою вторую молодость. Не удалась первая, и совсем неожиданно вдруг размякло что-то в ее душе, осветилась она изнутри, началось все заново. Она чувствовала, что пугает полковника этой своей страстью, непонятной даже для себя, но ее словно кто подменил, и впервые за долгие годы унижений и грязи она стала по-настоящему счастливой.
— Только бы скорей закончилась эта дурацкая война, я устала от нее. И ты, Юсси, устал, мы все устали…
Наконец настал день совещания. Видно, что гитлеровское командование сознательно выжидало. Ему хотелось выяснить, в каком направлении поведет страну новое правительство. Но Маннергейм молчал, и обстановка не терпела больше промедления — совещание началось.
Открыл его, как и следовало ожидать, опытный и ловкий демагог — оберст фон Герделер. Юсси Пеккала сидел в первом ряду кресел, слушал, и ему с первых же слов стало ясно, куда клонит инструктор. Конечно, все это рассчитано на шюцкоровцев. В целях безопасности — чьей безопасности? — надо сохранить в селениях Лапландии немецкие гарнизоны. Кое-где их надо даже усилить. Придать артиллерию. Когда озера замерзнут, создать на льду посадочные площадки для самолетов. Повести борьбу с «лесными гвардейцами». Ну, еще что?
Какой-то толстый, необыкновенно рыжий капитан, сидевший рядом с Пеккала, быстро записывал в блокнот основные положения доклада. «Валяй, валяй», — подумал полковник, и ему захотелось толкнуть дурака-капитана под локоть, чтобы карандаш Выпал и куда-нибудь закатился.
— Полковник Юсси Пеккала! — вдруг крикнули от дверей.
Командир района Вуоярви встал, и рыжий капитан захлопал себя по коленям, стал заглядывать под стулья — нет карандаша.
— Виноват, — извинился Пеккала и пошел к выходу. За дверями он увидел взволнованного Раутио Таммилехто — молодого, совсем мальчика, вянрикки своего штаба.
— Ты как сюда попал?
— Херра эвэрсти, случилось непоправимое, — ответил вянрикки, прикладывая к кепи дрожащие пальцы.
64 
