Лёгкий, ненавязчивый романчик 
29 
Пропасть.
Маленькая Машка все считала и прикидывала — когда ей будет шестнадцать, а ему двадцать два — это уже не пропасть или еще пропасть?
И смотрела на него во все глазешки! Он был высокий, сильный, загорелый, плотно обтянутый мышцами, русые непослушные жесткие волосы, выгоравшие за лето, непонятной масти, и глаза...
Как у тигра! Машка видела тигра в зоопарке и заглядывала ему в глаза, под перепуганный крик папы. И были тигриные глаза точь-в-точь как у ее любимого.
Золотистые, с пятнышками — не карими, а более темными, как вкрапления золота другой пробы. И он их щурил, когда злился, или решал что-то важное, или собирался драться.
Щурил, как к прыжку готовился. Вот какой он был!
И она любила его до замирания своего маленького сердчишки, до наваждения.
А звали его Дмитрий Победный.
«Интересно, кто он сейчас?» — подумала Мария Владимировна, потягивая холодное вино.
Последний раз она видела его, когда ей было шестнадцать — тот самый возраст, который маленькая Машка оставляла под сомнением — пропасть это еще или нет. Для шестнадцатилетней Машки этот вопрос не стоял — она твердо знала, что теперь без намека на какие-либо сомнения ему подходит! Но возникло одно убойное обстоятельство — он женился!
Машка страдала ужасно!
И рыдала, исходя слезами, что, впрочем, никоим образом не повлияло на ее решимость завоевать любимого.
Подума-а-ешь, женится! Не сегодня же, а через три дня! Вот увидит ее, Марию, и передумает на чужих девушках жениться!
Маша потрясла головой, стараясь прогнать непрошеные воспоминания, выскочившие из ее сна.
Восемнадцать лет прошло! И каких лет! Что вспоминать девчоночьи влюбленности.
И все же интересно, каким он стал?
С отличием закончил училище, был морским офицером. Как сложилась дальше его судьба?
Как бы ни сложилась, одно она знала твердо: ни сдаться, ни сломаться и покориться обстоятельствам или невезухе или попасть под пресс раздавливающей, кромсающей анархии неокапитализма в стране он не мог!
Чем бы он ни занимался в данный момент и кем бы ни стал, его никто и ничто не смогло бы сделать проигравшим, ни на каком уровне, даже если он работает автослесарем на станции техобслуживания.
Убить могли.
Победить — вряд ли!
Машка поежилась. От мысли, что его могли убить, по телу пробежали холодные мурашки.
Холодей не холодей, а данный товарищ из тех, который если что решил, то пер к своей цели, и остановить его можно было, только пристрелив. А народу полегло в России в штормовых девяностых... как в небольшой локальной войне. Или в большой.
Маленькая двенадцатилетняя Машка чувствовала, понимала этот его характер, может, потому и выбрала его объектом своей любви.
— Да к черту, Маша! — возмутилась она, потревожив рассветную тишину. — Что ты вдруг вспомнила? Сто лет не вспоминала, запрещала себе, и забыть забыла, а тут на тебе!
Прав был Кирилл Павлович, когда отправлял ее в отпуск, отдыхать.
Вообше-то он был не ее непосредственным начальником, а вышестоящим, но у Машки с непосредственным начальством — как бы помягче определить?.. — не война, а противостояние негласное и озвученное единожды, когда после Машкиной защиты докторской он ей один на один в кабинете сказал:
— То, что ты, Мария Владимировна, защитилась, считай невероятной удачей. Повезло тебе. Я слышал, ты на звание метишь? Забудь! И не думай! Ты не одна здесь работаешь, есть и другие, более достойные. Надеюсь, ты поняла.
— Я поняла, — кивнула Машка.
И в этот же день подала все необходимые документы и бумаги для выдвижения на профессорское звание.
Так что рабочие вопросы она старалась решать с Кириллом Павловичем, невзирая на то, что это не принято и в их среде считается невозможным. Моветоном.
«Ай, да наплевать! Вы будете мне вредить, а от меня требовать, чтобы я улыбалась и ножкой шаркала!»
Она сопротивлялась — какой отпуск? Лето. Полевые работы. Раскопки.
С тринадцати лет, когда она первый раз попала на раскопки, Машка ни разу не пропустила ни одного сезона.
— Мария! — отчитывал Кирилл Павлович. — Я приказываю! В отпуск, и никаких полей! Сколько можно!
— А на Азове такое интересное... — принялась было доказывать Машка.
— Нет! Ты вон дошла совсем — зеленая, худая. Даже калифорнийский загар сполз с тебя от усталости! Ученый обязан отдыхать, иначе у него мозги коростой покрываются, и он перестает видеть с той ясностью, которая необходима. Ты в отпуске нормальном не была двенадцать лет! В полях ковырялась, стоя на коленках! Я прекрасно понимаю — и азарт, интерес, я, знаешь ли, в некоторой степени тоже ученый. Ты мне нужна к сентябрю здоровая, загорелая. С горящими глазами.
29 
