Особенно,... 
12 
Перед глазами возникло лицо матери, когда-то такое красивое, а теперь худое и изможденное болезнью.
Несчастью сопутствовало горькое чувство вины. В годы после той жуткой «римской истории», когда Вито Фарнесте хладнокровно и расчетливо использовал ее как орудие мести против ненавистной соперницы его матери, она почти совсем перестала общаться с Арлин.
Арлин требовала от Энрико заставить Вито жениться на дочери – словно она, желчно думала Рейчел, была обесчещенной и опозоренной викторианской девицей, «погубленной» в глазах окружающих и безо всяких надежд на такую святыню, как обручальное кольцо на пальце.
Конечно же, Энрико не захотел даже слышать напыщенные требования своей любовницы. Но презрительный смех Вито – это еще хуже. Рейчел знала, что им обоим наплевать на то, что незаконная дочка Арлин лишилась девственности, а Арлин носилась с навязчивой идеей: Вито должен жениться на соблазненной им девушке.
В конце концов Рейчел сбежала от матери в Англию, но в школу не вернулась. Она поехала к тетке, с которой мать почти не общалась, но с теткой она не ужилась и нашла работу официантки в одном из кафе Брайтона. Рейчел поклялась, что теперь она больше не будет материально зависеть от Арлин, а значит, и от Энрико Фарнесте. К тому же у нее была более серьезная причина порвать связь с Арлин...
Рейчел не хотела вспоминать и об этом. Слишком много бед.
Она тупо нажимала ложкой на пакетик с чаем, наблюдая, как жидкость приобретает темно-коричневый цвет, и незаметно для себя опять погрузилась в тяжелые мысли.
Ее вина. Разъедающее душу чувство вины, которое накапливалось в течение жизни и становилось невыносимым, толкая ее на дикие, даже безумные поступки. Например, заставить Вито Фарнесте жениться на ней. Чтобы только облегчить матери последние дни.
Она вытащила чайный пакетик из кружки и бросила его в раковину вместе с ложкой. Затем, взяв кружку в обе ладони и тяжело передвигая ноги, вернулась в комнату и подошла к окну.
Сквозь сетчатые занавески был виден переулок, где стояли засиженные мухами мусорные баки, развевались на ветру полуотклеившиеся афиши и валялись выброшенные вещи.
Раньше Рейчел не чувствовала себя виноватой за то, что вычеркнула Арлин из своей жизни. Да и в чем ее вина? Арлин хвасталась тем, что находится на щедром содержании Энрико Фарнесте. Еще подростком Рейчел поняла, что в их отношениях нет ни романтики, ни раскаяния, которые могли бы смягчить этот адюльтер. Им обоим было безразлично, что у Энрико есть жена и что Арлин ведет расточительный образ жизни содержанки.
Рейчел поднесла кружку ко рту и, не ощущая вкуса, маленькими глотками стала пить горячий чай.
Как же она была не права по отношению к Арлин! Но она осознала это слишком поздно, когда мать заболела. Только тогда Рейчел посмотрела на нее совсем другими глазами.
– Я сделала это ради тебя, моя любимая девочка, – шептала мать. Сильные болеутоляющие лекарства затуманили ей разум и в то же время освободили от оков отстраненности, которые она наложила на себя. – Я хотела для тебя того, чего была лишена я! Твой отец не признал тебя и презирал меня! Он смотрел на меня как на маленькую проститутку, с которой можно только спать! Как же я ненавидела его за это! Поэтому ты должна была получить самое лучшее образование, воспитание, общаться с людьми круга твоего отца, чтобы его дражайшая семья никогда не могла презирать тебя! Вот почему я дала тебе его фамилию... хотя и не могла вписать ее в твое свидетельство о рождении. Он знал, что я никогда не стану предъявлять права ни на него самого, ни на его состояние. Он отрекся от нас обеих и, когда разбился на своей проклятой машине, я была рада! Это возмездие за его грех перед нами. Он отказался быть твоим отцом и насмехался надо мной, считая, что я недостаточно хороша для него! – Арлин впилась в руку Рейчел. В ее глазах промелькнула боль. – Почему я всегда была недостаточно хороша для того, чтобы на мне женились? Почему я была хороша только для постели? Энрико никогда не смотрел на меня иначе как на любовницу! Никогда! Я была хороша для секса... и не больше.
Она дышала с трудом, грудь тяжело поднималась и опускалась. Рейчел сидела рядом, и у нее кружилась голова, а мать продолжала исповедоваться:
– Я очень любила Энрико! А он меня не любил. Никогда! Ни одну минуту не любил! Я старалась не показать ему, как я его люблю, потому что тогда он разозлился бы. Подумал бы, что я пытаюсь надавить на него, чтобы он развелся с женой. Но я ведь знала, что он никогда этого не сделает. И не потому, что они оба католики. А потому... – боль и горечь прозвучали в ее голосе, – а потому, что даже будь он свободен, он все равно не женился бы на мне! Я – его любовница и больше никто.
12 
