Особенно,... 
71 
Третье обвинение, которое, к сожалению, из-за присутствия Огарона Дарк не смог бросить Мартину в лицо, было отнюдь не ново и звучало предельно просто. Некромант витал в высоких сферах своих гениальных идей, но ни одну не мог четко сформулировать в виде подробного, хорошо проработанного плана действий. Он небрежно относился к мелочам, попросту говоря, не желал с ними связываться и оставлял на откуп исполнителям, причем оповещал бедолаг-напарников о задуманном в самый последний момент, когда уже толком ничего проработать было нельзя. Обеспечив отряду Дарка проход в город, Гентар не удосужился подумать, как герканцы доберутся до крепостной стены, и пренебрег допущением, что Дарка могут обвинить в колдовстве. Неизвестно, чем руководствовался некромант, выбирая место для встречи, но явно не продумал один очень неприятный для Дарка момент. Возвращаться с нее Аламезу пришлось через полгорода, в одиночку, практически не зная дороги и через зажиточные кварталы, обитатели которых очень недружелюбно относились к местной голытьбе и странствующей нищете. Почему-то некромант не позаботился обеспечить Дарка каретой, которая могла бы отвести его если не к окраине кладбища, то хотя бы на Соборную площадь. Это была несущественная деталь, которой Гентар пренебрег, но за это Аламезу пришлось расплачиваться.
Моррон брел по узким улочкам в очень неудачное время, где-то между шестью и семью часами вечера, когда они были особенно многолюдны. Обеспеченным горожанам, их избалованным детишкам, да и прислуге не сиделось дома после праздничной службы, и они вышли прогуляться: одни, чтобы порезвиться, другие для того, чтобы обменяться впечатлениями и свежими слухами с соседями. Появление нищего среди сытой, довольной своим достатком и положением в обществе публики вызвало не только шквал бурных возмущений, но и живой интерес со стороны почувствовавшей возможность позабавиться жестокой детворы. Вслед за оскорблениями родителей вдогонку похрамывающему калеке полетели «подарки» от игриво настроенных детишек: липкие и сочные объедки фруктов, большие, но, к счастью, не больно бьющие по спине палки и, конечно же, булыжники, выковырянные юными исчадиями ада из мостовой. Спина стоически терпевшего обзывания, угрозы и побои Аламеза превратилась в движущуюся мишень, пометить которую стремился каждый обряженный в красивенькое праздничное платьице карапуз. Прекратить маскарад и выдать себя хотя бы на время моррон, к сожалению, не мог, ведь район был зажиточным, а, как известно, у каждого состоятельного горожанина имеется парочка опытных в кулачном бою и отменно владеющих дубинками слуг, не говоря уже о страже, чьи патрули то и дело вальяжно прохаживались по улочке.
Ругань враждебно настроенного окружения раздражала слух Дарка, но не более. Объедки да палки хоть частенько попадали в цель, оставляя новые отметины на плаще и синяки на спине под ним, но боли не причиняли, а вот булыжники – другое дело. Они больно жалили острыми краями ребра и лопатки моррона, а от парочки камней, неудачно залетевших прямо в затылок, в глазах Аламеза даже потемнело. Стиснув зубы от обиды и боли, Дарк максимально (насколько того позволяла его мнимая хромота) ускорил шаг, чтобы быстрее оторваться от преследовавшей его по пятам детворы и родителей, с умилением наблюдавших, как «шалят» их детишки, и не скупившихся на похвалы после каждого меткого попадания. И вот когда ему уже почти удалось миновать опасный для таких голодранцев, как он, квартал, произошло событие, соизмеримое с настоящей бедой.
– Стопкай, нагота перекатная! – гнусаво пробасила огромная скала, вдруг выросшая у едва успевшего остановиться моррона на пути. – Чо торопыжничаешь?! Чо праздненье святое детявкам испортить хошь?! Пацаненка мой тя еще ни разка не пометил! Дай порадовкаться мальцу! Возля древа вон таго безтрепыханно постой, медяк на жраву полушь!
Дарк поднял глаза. Перед ним, подбоченясь и самодовольно ухмыляясь, стоял почти двухметровый верзила не старше двадцати пяти – двадцати семи лет, раскормленный до размеров годовалого виверийского бычка. Судя по богатой одежде, хозяйскому взгляду, наличию дорогих украшений на не уступавшей по толщине ляжке стражника шее и красноте надувшихся, как шары, щек, путь ему преградил сынок хозяина преуспевающей мясной лавки или сам мастер свинобойно-колбасно-разделочных дел. Обойти такого бугая было невозможно; попытаться уговорить отпустить – бессмысленно, даже если бы моррон и знал шеварийский язык. Сразу было понятно, что для разжиревшего до безобразия молодого папаши всякий с меньшим достатком, чем у него, просто-напросто не являлся человеком, а нищие вообще были грязью подноготной.
71 
