2 
Разминая затекшие во время сна конечности, солдаты подобрали оружие и не спеша направились к тому месту, где еще неделю назад находились ворота, а теперь красовался огромный завал из обломков досок, искореженных доспехов и всякой, давно ставшей бесполезной утвари. Приказов никто не отдавал, но каждый знал, что делать и где его место. Прозорливый командир заранее объяснил бойцам задачу и дал подробные указания, как действовать в случае непредвиденного поворота событий.
Как только в воздухе пронесся грозный и гулкий боевой клич дикарей, а за деревьями на опушке леса что-то пришло в движение, стрелки стали быстро покидать стены. Они уходили, чтобы присоединиться к товарищам, но не бросали верное оружие, а заботливо передавали луки, арбалеты и полупустые колчаны карабкающимся им на смену раненым, тем несчастным, кто хоть и мог сражаться, но был лишен возможности быстро двигаться, а значит, был обречен.
Приблизившись к самому слабому участку обороны на расстояние в двадцать шагов, сонливая толпа из неполных трех десятков вооруженных людей мгновенно организовала строй, а затем дружно сомкнула погнутые, выщербленные, одним словом, побывавшие в жарких боях щиты. Еще недавно их было больше, намного больше, да и стрелки на стенах стояли не так редко; теперь же потерявший более четырех пятых состава отряд едва прикрывал в два ряда ширину ворот и никак не мог выдержать яростного натиска дикарей. В этом не сомневался никто: ни хмуро взиравшие на завал сквозь узкие прорези шлемов солдаты, ни мчавшиеся с криками к лагерю урвасы, ни внезапно появившийся перед переминающимися с ноги на ногу миссионерами священник в бело-голубом походном одеянии, каким-то чудом сохранившем за долгие шестнадцать дней непрерывных боев свою первозданную чистоту.
– Ну, что приуныли, други мои?! Утро чудесно, а грешки вам я отпустил с вечера! Иль вы за ночь набедокурить успели?! Признавайтесь, проказники, кто возле костра на этот раз к кому прижимался?! – рассмеялся преподобный отец Патриун из Миерна, небрежно скидывая на землю сутану и беря в сильные, покрытые пучками раздувшихся вен руки испачканную запекшейся кровью утреннюю звезду.
Два дня назад погиб командир, последний из двенадцати рыцарей, ступивших вместе с отрядом четыре года назад на правый берег Удмиры. С тех пор на мускулистых плечах отца Патриуна лежали не только духовное руководство миссией, но и полная ответственность за судьбу остатков отряда. Солдаты безоговорочно доверяли ему, и не только потому, что видели священника в ратном деле. Нельзя сомневаться в легенде, а преподобный отец из Миерна был живой легендой этих диких краев. Никто из отряда не знал, сколько лет владеющий не хуже любого солдата мечом и дубиной священнослужитель пребывал на правобережье. Ходили слухи, что очень давно, чуть ли не со времен первой, почти полностью погибшей экспедиции. Кто выжил в лесисто-болотном аду долее пятнадцати лет, достоин не только уважения, но и полнейшего доверия, даже если его планы порой и кажутся абсурдными, а фривольные выражения совсем не соответствуют сану.
– Неужто никто не нагрешил?! Не заставляйте, детушки мои, из вас жалкие покаяния силой выколачивать! А что? Я и по харе заехать могу, вы меня, дармоеды, знаете! – продолжал расхаживать перед строем и на своеобразный манер подбадривать бойцов отец Патриун, не обращая внимания на то, что доносившиеся из-за частокола воинственные крики стали намного громче и яростней. – Я жду, небожители! Ну, кто первым душонку опорожнять начнет?! Может, ты, Мал?!
Возможно, седобородый ветеран и сознался бы, что вечером сделал пару лишних глотков из общей фляги, тем самым бессовестно обворовав боевых товарищей, однако на откровение не осталось времени: стрелки на стенах сделали последний залп и, отложив луки, взялись за мечи, а верхушка бесформенного завала угрожающе зашевелилась.
* * *
Посетители жалуют в мужской монастырь не часто, особенно, если духовная обитель находится в богом забытой глуши и не является вынужденным пристанищем немного набедокуривших при дворе аристократов. Скрипучие ворота монастыря Деншон обычно открывались лишь дважды в неделю: по средам, когда монахи везли на базар выращенную их мозолистыми руками каранктузу; и по субботам, чтобы принять привезенные крестьянами дары.
Естественно, что при такой отрешенности от мирского и суетного, привратника ни на въезде, ни поблизости не было, поэтому статному, молодому дворянину на вороном коне, решившему посетить монастырь среди ночи, пришлось не только спешиться, но и долее часа оббивать медную колотушку о дубовые ворота. Мужчина уж было отчаялся и хотел вернуться в деревню, но Небеса решили вознаградить его за прилежные труды. За толстыми створками что-то закашляло, зашаркало и забрюзжало, нарушая тишину ночи то ли молитвой, то ли идущими из глубины еще не проснувшейся души проклятиями.
2 
