Глава 12

Новое – хорошо забытое старое

Когда часами стоишь на посту, то постепенно привыкаешь к контурам и очертаниям окружающих тебя предметов. Однообразие и неизменность пейзажа захватывают тебя настолько, что можешь и не заметить вновь появляющиеся предметы или изменения, постепенно происходящее со старыми. Почему-то мудрые ученые, кичащиеся своим всезнайством, до сих пор не удосужились дать научное определение этой особенности человеческого восприятия, поэтому сторожам и часовым, охраняющим нерушимость границ и безопасность спящих товарищей, приходится пользоваться народным, неточным термином для описания этого поразительного явления – «замылился глаз».

Глаза наблюдателя пограничного филанийского укрепления точно «замылились». Стоя на площадке высокой смотровой башни, он не видел ничего, кроме темно-серого из-за грозовых облаков утреннего неба и сплошной пелены покрывшего озеро тумана, через который местами проглядывали пятна темно-синей воды. Картинка не менялась вот уже два часа, как раз с тех пор, как он заступил на пост. Все оставалось по-прежнему неизменным, разве что небо стало немного светлее, а клубы тумана то сгущались, то рассеивались, в зависимости от силы и направления ветра. Слух часового время от времени терзало гудение ветра, но порывы были недолгими и тут же стихали, уступая место завораживающей тиши. Обоняние, очень важное как для людей, так и для зверей чувство не могло помочь часовому; на высоте пяти метров над землей и восьми-девяти над водой почти нет запахов, правда, иногда, при особо сильном ветре, до смотровой площадки долетал дымок медленно прогоравших и постепенно затухавших лагерных костров.

Все было тихо, все было спокойно, как в прошлый, позапрошлый и позапозапрошлые разы, когда часовой выходил на дежурство. На этой границе вообще никогда ничего не происходило, и молодой солдат не мог нарадоваться тому, как ему повезло. Единственными врагами хранителей пограничья были скука и сырость, но от этих недугов имелись хорошие лекарства. Часовому нужно было лишь немного потерпеть, до конца его дежурства оставалось не более четверти часа.

Наблюдатель не всматривался в даль, там нечего было искать, он лишь осязал глазами пространство. Специфический запах костра заметно усилился, и это был хороший признак. Лагерь потихоньку просыпался, а значит, вскоре должен прийти сменщик, настанет пора отправиться на покой и ему.

«О, а вот и он заявился, легок на помине», – обрадовался солдат, слыша, как кто-то, кряхтя, карабкается по лестнице. Однако часового ждало горькое разочарование. К нему с визитом пожаловал не другой солдат и даже не придирчивый сержант, а старшина охотничьего дозора, стоявшего вместе с их частью на страже границы.

Сначала в поле зрения появилась медвежья шапка, затем глазам часового предстала и косматая голова, давно не знавшая ни расчески, ни бритвы. И, как водится, где бы ни появился командир охотничьей банды, там тут же начинался крик:

– Спишь, паразит?! Вон зенки-то совсем слиплися! – проорал старшина, еще не успев полностью подняться на площадку. – Что тут у тя творится, дармоед казенный?! Пожар, что ль, в лесу, а ты и ухом не ведешь!

Рослый грубиян не стал слушать оправданий. Взобравшись на смотровую площадку, он оттолкнул замешкавшегося солдата, да так сильно, что часовой отлетел в сторону и больно стукнулся плечом о пирамиду с длинноствольными мушкетами.

– Гарью тащит, не чуешь, что ль?! – пробасил охотник, приподнявшись на руках над перилами и всматриваясь в сплошную зелень листвы деревьев.

– Не знаю, что там тебе причудилось, да только вашему брату здесь быть не положено, – пролепетал потиравший ушибленное плечо солдат, а затем, набравшись смелости, вдруг прокричал: – А ну, давай, слазь с поста, а то!..

– Жральник захлопни, – не повышая голоса, посоветовал охотник.

Старшине было не до воспитания новобранцев, он был крайне озадачен и даже снял с головы шапку, чего с охотниками почти никогда не случалось. Внушительных размеров пятерня заскребла копну взопревших волос. В лесу все было спокойно: стайки испуганных птиц не кружились над лесом, и нигде над деревьями не поднималось зловещее облако черного дыма. Старшина смачно выругался, сплюнул, перегнувшись через перила, и уже собирался спускаться вниз, как его взор привлекла темно-синяя гладь пограничного озера, над которой кое-где еще клубились сгустки тумана.

  98