Лёгкий, ненавязчивый романчик 
58 
В первый раз крюк не долетел до сарая несколько метров, во второй – ударился о стену, потом процарапал крышу и соскользнул вниз, вырвав прогнившую доску. И лишь седьмая или восьмая попытка, Флейта сбилась со счета, увенчалась успехом. Раскрасневшийся, как только что сваренный рак, покрывшийся с ног до головы липким потом, Артур тяжело вздохнул и стал обматывать канат вокруг печной трубы. Работа была не из легких и измотала напарника. Восемь бросков отняли у воров более часа драгоценного времени. Каждый раз, когда Артур промахивался, канат приходилось тащить обратно, а пакостный крюк цеплялся за все попадающиеся на пути предметы: деревья, пни, камни и, конечно же, проклятую изгородь, с которой пришлось дольше всего провозиться.
– Ты легче, поклажу возьмешь! – приказал пират и, перекинув плащ поверх туго натянутого каната, резко оттолкнулся ногами от крыши.
Широко открыв от удивления рот и задержав дыхание, Флейта наблюдала, как тело Артура быстро и бесшумно, словно призраке ночи, парило над городом. Канат дрожал, звенел и, казалось, вот-вот должен был лопнуть, но этого, к счастью, не произошло. Артур успешно проскользил до ограды и скрылся в тени деревьев шумевшего листвою парка. Настал ее черед испытать судьбу и доверить жизнь тонкому тросу. Плаща у девушки не было, но зато на руках были кожаные перчатки. Перекинув сумку за спину и закрыв от страха глаза, Флейта крепко вцепилась руками в канат и прыгнула с крыши.
Грога в кружке осталось всего на два глотка, а озноб все еще сотрясал могучее тело. Последние капли дождя упали с небес уже более часа назад, но стены домов так основательно пропитались влагой, что гном чувствовал на улице себя не лучше, чем в старом, заполненном по колено водой склепе. Холодный ветер, внезапно подувший с северо-запада, только усиливал тягу промерзших горожан к стакану горячего вина. Несмотря на ранний для начала ночного пиршества час, в таверне было не протолкнуться. Слуги вынесли несколько дополнительных столов, но это не спасло положения, а только усилило толчею. Поток желающих согреться был слишком большим, и так везде: и в этой таверне, и в той, чья неказистая вывеска маячила на противоположной стороне площади.
Пархавиэль радостно потирал согревшиеся о горячую кружку ладони. То, что ему приходилось пить стоя, да еще в дверях, когда люди снуют туда-сюда и непременно норовят задеть низкорослого гнома костлявыми локтями по затылку, полнейшая ерунда по сравнению с тем, какой прибыльной обещала быть грядущая ночь. Гному даже трудно было представить, сколько горожан переберут по кабакам и, немного отлежавшись под забором или в канаве, побредут ночью домой, скольким юнцам ударит в голову хмель и скольких взрослых мужчин потянет на подвиги, обычно выливающиеся в пьяную драку или приставанию ко всем, кто носит юбку, а не штаны. Впереди ждало благодатное поприще для великих деяний, деньги спасенных от хулиганов обывателей должны хлынуть в его карман рекой. Конкуренция же с ночными грабителями, стремившимися так же, как и он, найти в темных закоулках одиноких прохожих, ничуть не смущала Пархавиэля. Гном, блуждающий по улицам в ночи, ассоциировался у местных жителей с вылезшим из могилы мертвецом или с явившимся за душой грешника чертом. Особенно суеверными и мнительными были бандиты, этот странный факт был уже многократно проверен гномом на собственном опыте и отпечатан в голове, как неоспоримая истина, хотя Зингершульцо так и не смог понять почему.
«Вроде бы врагов у преступников всегда хватало: стражники, горящие от нетерпения прибить их головы к городским воротам; „коллеги“, позарившиеся на лакомый кусок чужой добычи, да и жертвы далеко не всегда оказывались безобидными овечками. К чему выдумывать врагов, когда их и так полно? Может, воров и головорезов мучают остатки совести? Может, им хочется верить, что есть на свете кто-то, кто страшнее и подлее их? А может, где-то в глубинах очерствевшей души еще теплится надежда когда-нибудь перестать воровать да грабить, когда-нибудь начать все заново? Эта мечта жива, пока внутри неприглядных тел теплится маленькая, подслеповатая и глухая к бедам других душонка. Нечисть же, по мнению людей, занимается как раз тем, что губит, порабощает заблудшие души. Разбойники боятся не умереть, а потерять надежду!»
Грубый окрик и сильный толчок локтем в плечо вывели гнома из состояния задумчивости. Остатки давно остывшего грога облили добротные, только утром купленные сапоги. В глазах Пархавиэля вспыхнула злость, а голова мгновенно повернулась в сторону обидчика. Однако кулак опустился, так и не взмыв вверх, пальцы разжались, так и не сломав ребер обидчика. Перед гномом стоял стражник, притом не желторотый юнец-новобранец, а ветеран-сержант. Длинные усы грозно шевелились, а из расширенных ноздрей служителя порядка шел пар, или, быть может, Пархавиэлю это лишь показалось.
58 
