— Я повержена. Эта авантюра, кою вы… Я бессильна. Скажите же мне, что делать. Положу ли я этому конец, если убью себя? Оно вернется, как бы я его ни ублажала.
Оно умертвит меня. Я тяжела ребенком. Разве дети не приносят радость в счастливые дома? Я приговорена им к смерти, и все же чудовище приходит за Ангеликой. Разве я не… неужели ничего… вы мне что-нибудь скажете?
Она рухнула перед подругой и, потеряв дар речи, хрипло заревела, испустила вой, сходный с нарастающим «нет», и Энн дрожащими руками возложила голову Констанс себе на колени.
— С этим нужно покончить, — выдавила Констанс единственное свое убеждение. — С этим нужно покончить.
— Да, мой милый друг, да.
— Я избита. Он избил меня. Позвольте мне остаться здесь. Мы станем жить здесь с вами, и он никогда нас не отыщет.
— Я покончу с этим. Спокойствие, дорогуша, я с этим покончу. Вы освободитесь, и Ангелика тоже.
Энн опустилась на колени, поцеловала рыдающую женщину в макушку, осыпала лобзаниями ее мокрые руки, ее влажные ланиты, крепко прижала ее к груди, качала ее до тех пор, пока Констанс не позволила себе сгинуть в бездне сна.
XXII
Констанс очнулась, когда подруга промакивала кровь на ее распухшем лице. Черное небо над соседскими крышами прочерчивал единый блуждающий осколок дня.
— У нас есть несколько минут. Внизу ждет кэб, — сказала Энн.
— Куда мы отправляемся? Нет… вы не… пожалуйста. Как вы можете просить об этом?
— Вы знаете, что должны вернуться. Что еще вы предлагаете? Хотите снова стать продавщицей в канцелярской лавке?
— Прекратите.
— Констанс, услышьте же меня. Я обещаю вам, что все пройдет. Вы станете свободны. Но когда он проснется и обнаружит, что вы сбежали, думаете, все закончится?
— Прекратите, пожалуйста.
— Расстояние между вашим домом и этим для беса — не помеха. Его ваша затея не удержит. А мужчину? Думаете, он позволит вам уйти? Поселиться где-нибудь еще?
— Пожалуйста… прекратите.
— Думаете, он станет посылать деньги на булавки вам на новую квартиру? Или вы предпочтете всякое утро докладывать галантерейщику о том, сколько вышили на пяльцах и получать за это сущие гроши?
— Энн, я умоляю вас. Вам требуется больше денег? Я могу отыскать их для вас.
Она готова была пристыдить подругу, если понадобится.
— Черт побери ваши деньги! Если бы побег все решил, неужто я не поведала бы вам о том давным-давно? Или вы вообразили себе, что я действую не в ваших интересах?
— Но что мне остается? Скажите мне, прошу вас, если я не могу бежать вместе с нею. И нет закона, что привязывает ее ко мне, а есть лишь закон, что привязывает меня к нему? Я осталась совсем одна.
— Вовсе нет.
— Могу ли я как-нибудь сдаться? Вернуться во время, когда я ни о чем не ведала?
— Когда зло разрывает защиту, дарованную нам Господом, наша обязанность — зашить дыру. Шитье — женская работа. Окажись вы единственной жертвой, бросить шитье все равно был бы грех, но вы не одиноки, не правда ли?
Констанс вопросила без надежды на ответ:
— Ничто не положит этому конец?
Но Энн спасла ее:
— Конец этому положу я. Сегодня ночью. Грядет последняя ночь полной луны. Вы должны вернуться и храбро доиграть свою роль. Приманите врага поближе и загасите его святой водой. — Энн уложила в карманы Констанс синие флаконы и еще один небольшой кинжал. — Приманите вурдалака к себе, чтобы ему не удалось бежать. Свою часть работы я выполню в другом месте, но одиноки вы не будете.
Ее подруга сидела подле нее, когда кэб тронулся; они ехали в ночи, рассеивая тьму.
— Клянусь, я покончу с этим. Вы мне верите?
— Верю.
— И вы действительно желаете, чтобы я положила этому конец, не важно, какой ценой?
— Желаю.
— Тогда я сперва ослаблю вашего противника своими трудами, а вы столкнетесь с ним, когда он будет обессилен, и сразите его наповал.
XXIII
— Ты опять переутомилась. Ты спала в кресле.
— Ночью меня звала Ангелика. Я знаю, мне следовало возвратиться наверх, к тебе.
— Именно что следовало. Однако, по твоим словам, в тебе нуждался ребенок.
— Это правда, любовь моя.
— Значит, ты успокоила ее и здесь же вновь провалилась в сон.
— Да.
— Всю ночь в голубом кресле.
— Да.