Ко времени, когда воинственное представление завершилось, рыданья Ангелики сделались совсем уже отчаянными. Она завывала, корчилась и кровоточила в материнских объятиях, ибо Джозеф поставил ее прямо на осколки флакона со святой водой, рассыпанные под непокрытым зеркальным стеклом, чрез каковое призрак, видимо, прибыл и бежал.
Джозеф возжелал выхватить окровавленное дитя из рук супруги.
— Разумеется, ей нужна мать, — попыталась унять его Констанс, однако он вырвал Ангелику из ее объятий и приказал жене возжечь газ, сбегать за водой и бинтами.
Его озаренные сверкучей луной лицо и голый торс были неестественно белы, кровь — глянцево черна.
— Делай что говорят, черт тебя подери.
Возведенная ею с таким трудом крепость отваги пала.
Она обманула чаяния Ангелики. Она не сокрушила призрака, лишь отогнав его на время, и неудача сия обошлась кошмарно дорого, ибо если Джозеф доказал ныне, что является ее врагом (кровавая рана на его лице означала, что контратака удалась), он, скорее всего, осознал теперь, что ей все известно. Она поспешила запрятать оружие обратно в коробочку из-под «Сельди Мак майкла», вновь уложив ее в ящик под прикрытие женского белья. Констанс бубнила себе поднос, стараясь сотворить ложь, что сбила бы Джозефа с толку, объяснив как банальность осколки стекла, визг, пылавшие простыни, выжженные половицы и все, о чем Ангелика могла тем временем ему поведать.
Констанс возвратилась, неся затребованные им предметы. Джозеф уложил Ангелику на перестланную кровать; ночная сорочка девочки задралась, открыв нежную ножку. Всхлипы Ангелики уже чередовались со смехом, когда Джозеф оставлял на нагой груди и щеках отпечатки крохотных окровавленных ступней; его кровь с пораненного лица смешивалась с таковой его дочери.
— Жди меня наверху. Я позабочусь о твоей ране вскорости, — сказал он, не удостоив супругу взглядом. — Закрой дверь.
Она не могла оставить его наедине с Ангеликой и потому села на нижнюю ступеньку. Констанс ничего не достигла. Неизмеримое время спустя — она опять и опять проговаривала выверенные объяснения — он вышел, оставляя комнату позади темной и безгласной.
— Она считает, что, пока она спит, огонь может напасть на нее, запрыгнув с пола, — сказал он, облицовывая твердое дерево прежней лютости сарказмом. — Пришел черед уделить внимание тебе. Пойдем.
Она ступала за ним след в след.
Наверху Джозеф при ярком свете обмыл себя, растопив бурые отпечатки девочкиных ножек на торсе и лице. Лишь затем он обследовал порезанную руку Констанс.
Он обращался с нею грубо, не извинился за причиненное водой жжение. Всякий день он упражнялся на немых животных и схожим манером обходился с супругой. Джозеф сжимал ее запястье, пока не обесцветилась кожа; Констанс хотелось завопить от боли. Он предложил ей каплю рома, однако она покачала головой, выказывая смелость, коя покинула ее уже давно. Он перевязал порезы, кои она случайно нанесла самой себе крохотным клинком Энн Монтегю.
— Что это такое?
Джозеф предъявил осколок зазубренного, рифленого синего стекла.
— Это было в ступне Ангелики.
Правда пронзила ей щеки, почти расплавила губы.
— Скорее всего, это Норино, — выкрутилась она. — Беспечная корова!
— Зачем ты крадешься сквозь тени моего дома в кромешной ночи?
— Беспричинно, любовь моя. Я очнулась просто так, по старой привычке. Вздумала подглядеть, как ей спится. Комната показалась мне слишком уж душной, и я решила поднять оконную раму. Ее заклинило. Должно быть, лампу я поставила на пол. Я сражалась с окном.
Внезапно оно поддалось. Я отшатнулась, лампа опрокинулась, колпак разбился. Резервуар открылся, рукой я задела стекло, порезалась и, ощутив боль, оттолкнула лампу, отчего масло пролилось на пол. Только я осознала опасность, как, к нашему счастью, появился ты.
Энн осталась бы под впечатлением от ее уверенных актерских манер. Еще не договорив, Констанс вспомнила о другой модели для представлений такого рода: ее матушка тоже обычно сочиняла истории, растягивая время, дабы дети ее смогли укрыться, когда отец Констанс являлся домой, перегруженный джином. Но когда Джозеф успел сделаться похожим на Джайлза Дугласа? О, как долго она не решалась взглянуть правде в глаза! Умение отвлечь внимание Констанс от столь глубинных совпадений доказывало действенность Джозефовых наружных чар. Все мужчины походят друг на друга, говорила Энн, достаточно заглянуть под их маски, а в минуты откровений они не в силах скрыть свою сущность и выглядят оттого одинаково: когда они завалили женщину или врага, когда сквозь сдержанность пылает злоба или похоть, когда они убивают или просто играют в убийство на боксерских рингах и фехтовальных дорожках.