очень нудно 
147 
Геновева не улавливала связи, хотя хорошо помнила события тех лет. Отворачиваясь, молча толкла в деревянной ступке снадобья. Намазывала полученной смесью бинты, перевязывала.
На четвертый день лихорадочный бред больной сменился глубоким сном, и монахиня позволила себе поспать на шкуре у постели. А когда проснулась, то увидела, что девушка лежит, открыв глаза, всматривается в окружающее. Удивительные были у нее глаза. Огромные, темно-карие, ланьи. И такие живые, блестящие, что все лицо осветилось каким-то особым нежным сиянием. Очень красивая женщина!
Монахиня словно заново увидела ее. Точеный тонкий нос, нежные очертания шеи и подбородка. Кожа у нее была такая нежная и чистая, что женщина казалась прекрасной, несмотря на свою крайнюю бледность.
– Где я? – спросила Эмма.
В памяти еще остались дымные своды хижины, Эбль Пуатье и его настойчивые руки, ужас от встречи с Рагнаром.
– Ты в аббатстве Святой Магдалины, – ответила монахиня. – Тебя привезли сюда без чувств несколько дней назад. И скажу честно – я не надеялась, что ты выживешь.
Эмма чуть нахмурилась. Сказала убежденно:
– Я должна выжить. Мне столько предстоит еще сделать.
Эти слова понравились Геновеве. В них была воля и решительность. Да, определенно эта женщина не умрет.
Через три недели она уже могла полусидеть на кровати, опираясь на взбитое изголовье. Прислушивалась к звукам, долетавшим в открытое окошко. Гулкие удары колокола замирали в час послеполуденной молитвы к Божьей Матери. Слышалось пение кос на лугу, скрежет точильных брусков и перекликавшиеся голоса. Под ветром шелестела листва, позвякивал колокольчик на шее еще не отправленной на выгон телки.
Услышав, как стукнула дверь, Эмма оглянулась. Вошла сестра Геновева с корзиной, полной трав, какие она всегда собирала в это сухое послеобеденное время. Встретившись взглядом со своей подопечной, улыбнулась. Придвинув столик, стала раскладывать травы, собирая в пучки.
– Крестьяне так стремятся собрать побольше клевера на корм скоту, что мне еле удается набрать его для своих целей. А клевер – мой любимец. Он и при бронхите хорош, и лихорадку лечит, и годится как мочегонное. А вот мать-и-мачеха. Очень хороша при болезнях горла и десен. А из дягиля мы изготовляем прекрасные наливки – я дам тебе попробовать. А вот эти желтоватые цветы, к моему стыду, мне не ведомы от чего. Но я все равно собираю их в ольшанике на дальнем склоне. Но сколько я ни заваривала их или настаивала на пиве и на меду – так и не познала их действия.
Эмма бросила мимолетный взгляд на растения. Сказала:
– Лапчатка гусиная. Я знаю, ее отвар пьют при болях в почках. И от судорог хороша. Можно и есть, добавить в салат.
Геновева подняла брови, кивнула, довольно улыбаясь. Она уже не раз убеждалась в широких познаниях в травах этой женщины. Та как-то говорила, что росла в монастыре, и тамошний лекарь был великим знатоком трав.
– Матушка, – негромко позвала Эмма.
Геновева знала, что та ждет от нее. Вздыхала.
– Нет, дитя мое. Никаких вестей для тебя.
Теперь вздыхала Эмма. Глядела на поблескивающую в солнце паутинку, зацепившуюся за ставень. Было начало сентября. Ее сыну исполнился год. Где-то он? Что с ним? Последний раз она видела его безмятежно спавшим в шатре, когда за ним пришел епископ Франкон, чтобы унести в крипту среди руин старого монастыря в Эрве.
Ее сыночек… Она часто вспоминала о нем, и сердце исходилось болью. Она так соскучилась по своей крошке. Когда-то она вновь прижмет его к груди, ощутит эту приятную тяжесть в руках. Гийом, мальчик… Сколько же преград разделяло их. Расстояние, война и… гнев Ролло. Ибо Эмма знала, что именно это чувство преобладает к ней в сердце мужа.
Как странно складывается судьба! Как будто злой рок отдаляет ее все дальше от тех, кто ей дорог. Ошибки следовали одна за другой, и расстояние меж ними становилось все больше. Сможет ли она когда-либо преодолеть его, сможет ли докричаться до сердца Ролло?
Время шло, она выздоравливала, но была еще столь слаба и малокровна, что ее ничего не волновало, кроме одного: поскорее вернуться домой. Вестей не было, и она не знала, что и думать. Ее дядя велел ей до полного выздоровления оставаться в аббатстве. Пожалуй, сейчас, когда она так слаба, ей самой казалось, что хорошо вот так, лежа здесь в каком-то полуживом состоянии, предаваться спокойным мыслям, вспоминать прошлое.
Геновева каждый день оглядывала ее рану. Она затянулась, но еще болела. Монахиня накладывала на нее корпию, пропитанную смолистым бальзамом, продолжала часто поить Эмму. У той с каждым днем улучшался аппетит.
147 
