очень нудно 
2 
– Для меня это дело десятое, матушка.
– Ну, стало быть, ты не моя дочь. Мою утащили эльфы, а заместо нее они мне тебя подкинули, – усмехнулась Джоан, оголяя грудь, чтобы покормить девочку.
– Да я его случайно встретила, когда шла от Джиллот. Мы с ней уговаривались насчет завтрашнего утра, – оправдывалась Розамунда, беря на руки вцепившегося в ее юбку и только начинающего ходить замурзанного Тома. И хоть мать ее не просила, молча пихнула в его с всегдашней готовностью открытый рот полную ложку густой каши. – Джиллот и ее брат хотят поехать сразу же, как только рассветет. Знаешь, матушка, нынче гуси много жира нагуляли. Думаю, мы на ярмарке хорошую цену за них возьмем.
– Благослови нас, Пресвятая Дева. Чего уж говорить: каждый грошик на счету, с тех пор как… – Тут голос Джоан оборвался, а глаза наполнились слезами. – Настигшая их семейство беда давно уж открыто не обсуждалась, но ее сумрачная тень лежала на всей их жизни. – У знатных кавалеров любовь недолгая: как поблекнет девичья краса, ищи-свищи их. Попомни это, Рози, коли тебе взбредет вдруг снять фасон с матери. – Сглотнув слезы, Джоан потрепала щечку девочки, чтоб та резвее сосала. – Ох, нынче лихо-лишенько привалило нам.
– Вот коли Ходж расстарался бы и приискал работу, – начала было Розамунда, но мать тут же зашикала на нее, опасливо поглядев на закрытую дверь, чтобы убедиться, что тот не слышит.
– Ты же знаешь, что он все пороги обил. Август на исходе, об эту пору крышу никто не перекрывает.
Розамунда покорно умолкла. Джоан всегда найдет оправдание для своего лентяя. И с чего она так держится за этого Ходжа, не могла взять в толк девушка. Это был первый из материнских ухажеров, с которым та все-таки удосужилась повенчаться; только двое последышей были рождены ею в законе. Может, матери лестно, что в ее-то возрасте она заполучила молодого муженька? Видно, потому, не ропща, гнет ради него спину, обстирывает, кормит, ублажает в постели. А этот бесстыжий ни одного фартинга еще не принес в дом!
Знатные кавалеры… Губы Розамунды чуть дрогнули в улыбке, когда она снова вспомнила причитания матери. Джоан всю жизнь долдонит ей, что якобы она, Розамунда, дочь какого-то дворянина. Неужто эта размякшая от хмеля, притулившаяся к очагу женщина, с испитым обрюзгшим лицом, могла когда-то приглянуться дворянину? Люди говорят, что в былые времена у златокудрой дочки дубильщика отбою не было от воздыхателей.
Розамунда переменила позу на более удобную, почувствовав, что малыш у нее на руках стал вроде тяжелее – задремал. Да, если верить сплетням, нищета и вино загубили красоту ее матери.
Неужто она, Розамунда, и впрямь дочь дворянина? Девушка была уверена, что это одна из материнских фантазий. Но втайне, в самой глубине души, ей очень хотелось, чтобы эта сказка обернулась явью. Когда-то ее надежды щедро подпитывались двумя непонятными обстоятельствами.
Каждые две недели церковный староста в своей отороченной мехом накидке приносил в их домишко увесистый мешочек монет, а некий неведомый благодетель оплачивал учебу Розамунды в Сестринской обители. Но вдруг монеты носить перестали, и за учебу платить – тоже. Монахини отослали Розамунду домой, в Виттон. Потеря этого источника существования стала настоящей трагедией, и темные тучи невидимо парили над каждым их днем.
Но вот скрипнула дверь, и мысли Розамунды вернулись к действительности, а взгляд нехотя остановился на Ходже.
Скрип разбудил девочку, и она начала хныкать. Ходж проворчал, чтобы малявке заткнули рот. Ни Розамунде, ни Джоан и в голову не приходило попрекнуть Ходжа, хотя девочка проснулась из-за него.
Отпихнув от очага худышку Мэри, Ходж зачерпнул ковшиком из котелка и стал дуть на мясо, разбрызгивая горячие капли отвара.
– Ну чего уставилась, – заворчал он на перепуганную девчонку, – не видишь что ль, сварилось. – И в подтверждение набил полный рот.
Голова Джоан свесилась на грудь, и она опять захрапела. Розамунда поспешно забрала у нее Анни, пока мамаша ее не выронила. Укачав малышку, она осторожно положила ее в стоявшую рядом с очагом люльку.
Ходж лениво за нею наблюдал, шаря бесстыжим взглядом по стройной талии и пышным грудям заневестившейся падчерицы. Его свиные коричневые глазки горели похотью. Розамунда сразу поняла, что у него на уме, и похолодела от страха.
– Ты бы сел, я сама тебе подам, – поспешно предложила она, уверенная, что еда отвлечет его – хоть ненадолго – от блудливых помыслов.
2 
