532 
Это было 26 апреля. В имении перебывало 20 тысяч солдат, допивали вино и грабили. К ним присоединялись толпы соседних крестьян. Солдаты, посланные на подавление, тоже присоединялись к громилам. В дальнейших поисках толпы разделились и пошли громить винокуренные заводы Селезнёва (3 версты от города). Там часть спирта успели выпустить до их прихода, остальной захватила пятитысячная толпа, пила, набирала в посуду, уносила с собой. В конце разгрома имение Селезнёва и завод подожгли.
Жители Мценска — в страхе: близ города огромные зарева, по городу бродят пьяные солдаты с винтовками и кинжалами, поставленные патрули бессильны. В бараках валяются замертво пьяные, некоторые умирают от отравления. До рассвета на улицах пьяные крики и гармошки.
На другой день солдаты отправились громить ближние заводы Кашеварова и Куроедовой — но там весь спирт уже был выпущен, и погромное движение остановилось. Более отдалённые от Мценска заводы охранялись конными артиллеристами, присланными из Орла, но в сам Мценск их не послали из опасения, что возникнет столкновение с мценским гарнизоном.
Семь вёрст от Мценска до имения Шереметьевой усеяны обрывками французских книг, журналов, разорванных ковров, тканей, кожаной мебельной обивки (солдаты тащили и бросали по дороге). От французской библиотеки, занимавшей несколько комнат, — на месте одни разорванные листы. Пять роялей и пианино разбиты вдребезги. Уничтожена картинная галерея, где были оригиналы итальянских мастеров, — изрезанные холсты, разбитые рамы. Битые зеркала. В оранжереях всё потоптано. Разворовано два полных амбара семян. Но никто не убит: управляющего только душили.
* * *
2 мая Кострома согласилась признавать распоряжения Временного правительства.
* * *
4 мая сгорела половина Барнаула, 26 улиц центральной части.
*****
ЧУЖИМ ДОБРОМ — ПОДНОСИ ВЕДРОМ!
*****
168
Долго маячивший по газетам мелким шрифтом иск Кшесинской о выселении большевиков из особняка — наконец вот назначен к слушанью завтра, в камере мирового судьи Чистосердова. Что успел предусмотреть сноровистый Козловский — иск расплылся по нескольким ответчикам: и ЦК, и ПК (хотя его тут нет), и клуб солдатских организаций (хотя он тут никогда не заседал), и отдельно студент Агабабов (ему будет удобно защищаться), и кандидат прав Ульянов (а он отказался принять повестку, поскольку в особняке не проживает), — и ещё затягивали, чтобы предъявили иск броневому дивизиону, и даже скородельную вывеску его повесили на решётке — но суд признал, что дивизион уже ушёл.
Благодаря стольким ответчикам — можно было и защитников выставить нескольких против одного Хесина, поверенного Кшесинской, — в несколько глоток легче переговорить. Это будет, конечно, неизнуримый „Меч” Козловский от ЦК, необузданный Саркис Богдатьев от ПК и он же от солдатского клуба, третьим Агабабов, а ещё придумали и так, что жена Богдатьева в начале заседания добровольно заявит себя в качестве ответчика как глава „агитаторской коллегии”: та тоже помещается в доме Кшесинской и выселением были бы нарушены её интересы.
Собственно, ожидаемый завтра суд не может иметь никакого реального значения, потому что большевики всё равно из особняка не уедут, но всё же он может лечь тенью на общественное лицо партии после недавних анархистских захватов, и вот почему надо бы в грязь не ударить. Можно бы, конечно, натолпить большевиков в само заседание и вокруг здания, и так сорвать суд, — но после апрельских дней это был бы неосторожный выход, обозлим. Нет, срывать суда не будем. Хотя толковая пара Козловский-Богдатьев конечно же справится и сама, а Ленин решил на всякий случай прорепетировать. Позвал их на второй этаж в небольшую комнату, объявил торжественно-насмешливо:
— Я буду — отчасти Хесин, а отчасти сам Чистосердов. И давайте проведём чин по чину заседание, — прищурился. Он иногда любил розыгрыши, да в обстановке эмиграции чем, бывало, и веселились.
Он был в жилетке при белой сорочке с галстуком, без сюртука. Показал троим на стулья, сам присел на витую венскую кушетку, отбросился на круто подвышенное изголовье, заложил большие пальцы за вырезы жилетки и строго спросил, косясь:
— Почему же не явился кандидат прав Ульянов? По данным суда он проживает в особняке.
— Никак нет, гражданин судья, — выставился Козловский. — Он проживает у своей сестры по улице Широкой.
532 
