127 
Порой они ссорились, она ревновала или сердилась, когда он сухо и холодно ставил ее на место. Однако вскоре неудержимая сила влекла ее к нему, она искала его тепла, нежности, любви и, получив все это, словно цветок, обласканный зарей, выпрямлялась и раскрывалась навстречу новому дню.
– Фил!
Она подняла к нему лицо, коснулась его плеча. Потом стремительно обняла, наклоняя его голову к себе. Его губы нашли полураскрытые уста Анны, и она желала лишь одного – продлить этот поцелуй до бесконечности.
Но он мягко отстранил ее, сказал все еще тяжело дыша:
– Ступай, любовь моя. Тебе необходим отдых. Завтра все начнется сначала, и тебе понадобятся все силы.
Она кивнула. Глубоко вдохнула воздух, приходя в себя.
– Да. Я сейчас, вот только схожу к детям.
Она почувствовала, что Филип улыбается в темноте.
– В донжоне ты найдешь только Кэтрин. Я разрешил Дэвиду спать в башне с солдатами.
Он услышал, как Анна беспокойно задвигалась.
– Не сердись. Он растет среди беспрестанных стычек. Пусть уж лучше все видит и учится. Ты ведь все равно не удержишь этого вояку возле юбки.
– Дэвид еще ребенок!
– Он мальчик. Маленький мужчина, вокруг которого все и всегда говорят о войне. Я сам был таким когда-то. И уж лучше ему объяснить, что ему можно и должно делать, чем держать под замком. К тому же Дэвид верит, что ладанка с частицей Животворящего Креста, которую он носит, делает его неуязвимым.
– Надеюсь, ты убедил его, что не стоит полагаться только на реликвию?
Филип рассмеялся:
– Ты богохульствуешь, Анна. Разве не ты сама надела ее ему на шею, ты разве не твердила, что ладанка охранит его от несчастий?
Анна чувствовала себя слишком утомленной, чтобы спорить. И ее мучил страх. Она прямо сказала Филипу, что боится. Он накинул ей на плечи свой плащ и постарался утешить как мог. Да, он и сам не понимает, как вышло, что они оказались брошенными на произвол судьбы. Разве Анна забыла, что это далеко не первая осада в ее жизни? И всегда им удавалось продержаться.
– Да, но раньше нам никогда не приходилось противостоять войскам Олбэни, Дугласов, Скоттов и Хьюмов вместе взятым! – воскликнула Анна. – И нет никаких вестей ни от Перси, ни от других. Флетчеры не торопятся, но у них наши люди, так где же они?
– Я знаю не более твоего. Поверь, Эмброз и его сын Гилберт вовсе не такие люди, чтобы отсиживаться в кустах, когда идет травля. Но разве ты не заметила, что сегодня вечером войска герцога Олбэни покинули долину? Я думаю, это добрый знак. Если люди брата шотландского монарха ушли, то теперь все зависит от того, как долго будут тешиться местью люди Дугласа и Скотты.
Через двор наперерез им шел воин с кувшином в руках. Филип шагнул ему навстречу.
– Ты куда, Джон? Сейчас смена постов на стенах, и я хотел поставить тебя у казарменной башни.
Джон Дайтон переступил с ноги на ногу.
– Как скажете, сэр… Я просто подумал, что не будет греха, если я возьму на кухне толику пива и угощу парней у костра.
Филип кивнул и, едва ратник исчез под сводами кухни, негромко сказал:
– Он добрый воин, этот Джон Дайтон. Я видел, как он дрался во время штурма. Он необыкновенно силен, однако умеет рассчитать каждый удар.
– Ты говорил, что он служил у Глостера? – спросила Анна.
– Да, но это было давно. Пора спать, ты едва держишься на ногах. Я проверю посты, обойду стены и приду к тебе.
Она послушно стала подниматься по гранитным ступеням. В темных сенях ей пришлось посторониться, пропуская ратников, несших облаченное в саван тело Джереми. Анна осенила себя крестным знамением и горько вздохнула. Сложив ладони, она медленно прочитала заупокойную молитву, а затем прошла к раненым. Кто уже крепко спал, кто негромко постанывал во сне. Какой-то бедняга бредил. Анна приподняла его голову, напоила липовым настоем, поправила повязки. С тоской она подумала, как ей сейчас не хватает отца Мартина. Худо, когда в осажденной крепости нет священника, чтобы проводить в последний путь умирающих, чтобы отслужить мессу в часовне, чтобы ободрить павших духом. Господи, ну отчего нет никаких вестей? Словно они остались одни во всем мире.
Анна миновала большой зал, переступая через спавших вповалку беженцев. Здесь царила полутьма, только небольшой огонь в камине освещал лежавших повсюду людей – в тех позах, как их настиг сон. Только верная Молли все еще бодрствовала. Она сидела на скамье у огня, скатывая отстиранные бинты.
127 
