очень нудно 
89 
Генри лишь пожал плечами и взялся за бокал. Ричард внимательно наблюдал за ним, находя, что герцог Бэкингем заметно изменился. Он видел не только грубые рубцы на его лице, но и тайную печаль в глазах герцога. Но от этого бесшабашный повеса Генри Стаффорд словно бы приобрел какое-то особое благородство, лицо его казалось одухотворенным и сосредоточенным.
– Вам, видимо, несладко пришлось при дворе Якова Стюарта, – заметил Ричард, указывая на шрамы.
Тот усмехнулся:
– Я там невыносимо скучал. А эти царапины – следы от клыков оборотня.
Поймав недоуменный взгляд Ричарда, он пояснил, что после бегства из Шотландии был гостем Майсгрейва в Нейуорте и вместе с ним принял участие в облаве на волков.
– По следам на моем лице можно заметить, что эта травля едва не окончилась для меня плачевно и волчице почти удалось завершить то, что начали Дугласы. Но меня спасла супруга барона Майсгрейва. Она первая охотница и наездница в округе, и, смею заметить, Дик, она мне пришлась по вкусу куда более, чем супруга графа Ангуса.
Ричард положил себе кусок оленьего паштета и пожал плечами.
– Не понимаю, Генри, отчего ты хлопочешь за Майсгрейва, если тебе так нравится его жена?
Лицо Стаффорда потемнело.
– Это необычная пара, Дик. И я ничего не добьюсь, даже если Майсгрейва не станет вовсе.
– Ну да, то есть ты утверждаешь, что сэр Филип и его супруга, подобно Тристану и Изольде, выпили любовный напиток и теперь жить не могут друг без друга. Ты, видимо, зачитывался рыцарскими романами; я же в них никогда не видел толку. Хотя, как я уже говорил, Филип Майсгрейв всегда нравился женщинам. По нему долго томилась Элизабет Грэй, даже уже будучи королевой, а его первая супруга, леди Мод, была так в него влюблена, что посылала служанок следить за ним. Поговаривали также, что и младшая дочь Делателя Королей Анна Невиль была не на шутку им увлечена.
Генри Стаффорд с изумлением взглянул на Глостера.
– Анна Невиль? Но ведь она умерла?
– Истинно так, да пребудет ее душа в мире. Но почему ты спросил?
Генри задумчиво глядел на плавающие в полированном серебре огненные блики заката.
– Видит Бог, сам не знаю почему. Ваши вина, принц, легки и душисты, но они кружат голову и рождают самые невероятные мысли.
– Что ж, я буду рад, если они немного утешат вас и избавят от меланхолии. Вы, я вижу, не на шутку увлеклись этой дикаркой из Ридсдейла, которая умеет лихо скакать и травить оборотней в волчьем обличье.
Генри улыбнулся.
– О, не только это. И она вовсе не северная дикарка. Она из эрингтонских Селденов, из Оксфордшира.
– Селдены? – припомнил Ричард. – Ах да, нищее семейство с кучей невест. Все они являются племянницами моего друга графа Сэррея, и он взял на себя труд пристроить их при разных дворах компаньонками и фрейлинами. Ибо все они бедны, как церковные крысы. Отведайте мяса вот этого каплуна. Он вымочен в белом вине и тает во рту.
Глостер продолжал потчевать гостя, но Генри Стаффорд был уже сверх меры сыт, слегка охмелел, и язык его развязался. На уме же у него сейчас была одна леди Анна Майсгрейв.
– В этой даме столько очарования, что, появись она при дворе государя нашего Эдуарда IV, затмила бы многих признанных красавиц. У нее низкий, музыкальный смех и великолепные, необычайного оттенка зеленые глаза. Я никогда ни у кого не видел таких глаз, они напоминают бурный океан или зеленые склоны холмов в Уэльсе. Она стройна, пожалуй, несколько худощава, как юная девушка, но при этом очень женственна, а ее обаяние совершенно необъяснимо и не поддается описанию. Представьте, она как-то сказала, что прежде была совершенной дурнушкой и ее звали Лягушонком. Я, право же, не поверил… Но что с вами, ваше высочество?
Герцог, слушая речи Генри, застыл, сильно подавшись вперед, и во все глаза глядел на Стаффорда. Солнце почти село, и его последние лучи сделали ослепительным контраст между огненным бархатом одежды Глостера и его угольно-черными волосами. Обычно смуглое лицо Ричарда вдруг показалось Генри столь бледным, что он испугался, что его высочеству стало дурно после обильного ужина и возлияний. Генри засуетился было, но Глостер сейчас же опомнился, сделал успокоительный жест и вновь принялся жевать. Глаза его лихорадочно блестели, он запивал пищу вином, расплескивая его и не обращая внимания, что густое бордо пятнает бархат его упланда.
– Как ее имя? – наконец спросил он, переводя дыхание.
89 
