очень нудно 
41 
Месса тем временем продолжалась. Пока аббат читал молитвы, паства стояла на коленях, повторяя за ним слова. Ги тоже старался поддаться тому восторженному чувству, что всегда овладевало им в церкви, но не мог. Помимо воли он думал об Эмме, вспоминая запахи цветов ее венка и горячего молодого тела, которые ощутил, оказавшись там, перед папертью, так близко от нее, легкое прикосновение губ к своему лицу. Странное волнение охватывало его. Теперь, чтобы лучше видеть Эмму, он вышел из-за колонны, слушая грубую латынь проповеди отца Ирминона, и не сводил с девушки глаз. О, как ему хотелось, чтобы служба скорее закончилась и он вновь смог оказаться подле нее! Ему тем сильнее хотелось этого, ибо он увидел, что и Эмма порой поглядывает в его сторону, ее яркие губы складываются в дразнящую улыбку, а на щеках появляются лукавые ямочки.
Наконец паства вкусила Причастия, и тотчас прозвучало долгожданное: «Идите, месса кончена». Процессия монахов покинула церковь, и ее своды наполнились шумом возбужденных голосов прихожан, направлявшихся к выходу. Ги задержался у кропильницы, надеясь подать Эмме святой воды. Со своего места он видел, как она сбежала с хоров, но тут ее окружила толпа молодежи, среди которой топтался и здоровенный детина в красной тунике. Похоже, он был в этой глуши заводилой – когда он что-либо говорил, все, в том числе и Эмма, слушали его со вниманием, девушка глядела на него снизу вверх с улыбкой. Потом рассмеялась и, когда вся толпа двинулась к выходу, доверчиво вложила ладошку в его огромную лапищу. Проходя через притвор, она словно и не заметила Ги, зато ее спутник бросил в его сторону откровенно насмешливый взгляд.
Глава 3
Праздничное пиршество должно было состояться ближе к полудню. На лугу за церковью уже завершились приготовления к изобильной трапезе. Монахи и помогавшие им дружинники Фулька устанавливали дощатые столешницы на козлах, от аббатства вереницей двигались послушники, неся угощение – сыры, белые и черные кровяные колбасы, вареные яйца, вяленую рыбу, молочные напитки в деревянных сосудах, тыквенные бутыли с сидром, кожаные бурдюки с вином. Монахини из башни Девы Марии и замужние поселянки раскладывали на столешницах теплые, утренней выпечки, хлебы, резали сыр и копченое мясо, горстями ссыпали на листья лопуха изюм, стоймя водружали снопы лука, сельдерея, петрушки. Были на столах и вареная репа, и бобы, но привыкшие к надоевшей постной пище монахи даже не смотрели на них – как и жители лесных деревушек или воины из свиты Фулька, они предпочитали толкаться среди дымящих костров, вокруг вырытых еще с вечера ям, в которых медленно тлели груды багровых угольев, над которыми на вертелах шипели и румянились туши овец, свиней и даже заколотого специально к празднику вола. Жир, треща и вспыхивая синими огоньками, капал на раскаленные угли. После скудной пищи зимних месяцев этот пир должен был стать праздником, событием, о котором еще долго будут вспоминать, когда придет пора набивать желудок вареными кореньями, запивая их водой из ручья.
Однако большая часть молодежи все еще предпочитала оставаться на лугу, где юноши устанавливали майский шест – специально выбранный для этой цели прочный и длинный ствол березы, который очистили от ветвей почти доверху, оставив лишь зеленую верхушку, которую девушки щедро украсили гирляндами цветов, в которых преобладали уже начавшие никнуть пучки ландышей – цветов мая, приносящих счастье.
Ги в одиночестве стоял под сенью церковной галереи. В любое другое время он глядел бы с изумлением на безмятежные лица людей из лесной долины, выражавшие беспечность, довольство и спокойствие. Великая редкость в тяжелые времена, когда нельзя передохнуть от беспрестанных набегов варваров и соседей. Среди густых лесов Луарского края как бы затерялся крохотный клочок земли обетованной, куда стекались беженцы и изгои, чтобы познать хоть ненадолго покой и достаток. Поистине то, что он видел сейчас, было сущим благословением Господним, и юный Ги, переживший за стенами обители Святого Мартина не один набег, повидавший немало осад и стычек, непременно бы вознес хвалу Создателю за то, что в этом страждущем мире остается хоть один уголок, где человек может отдохнуть от бедствий и разбоя, но юноша все еще не мог оправиться от потрясения, охватившего его после встречи с невестой. Больше того, глядя, как рыжеволосая тонкая фигурка льнет к парню в красной тунике, как кокетничает и смеется Эмма, мелькая среди гремящих панцирями ратников его отца, он испытывал жгучую ревность и странное, доселе незнакомое ему чувство – обделенности. И это был он, наследник могущественного графа, которого так пестовали монахи в Туре, которого так баловали и превозносили отец и его приближенные!
41 
