ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  74  

Отчасти беды начались в КБ. Карою было двенадцать, когда одним летним вечером ему впервые выпала честь сопровождать отца в «Гербо», и мальчик немедленно отметил, что остальные там одеты не так, как отец. Они не так говорили. И когда они давали себе труд (откровенно неохотно, он видел) заговорить с самим Кароем, мальчик чувствовал насмешку. В тот первый вечер художник Ханак показал ребенку простой, но популярный фокус. Чумазый художник попросил у старшего Хорвата банкноту, показал ее Карою, затем несколько раз сложил и спрятал в огромном кулаке. «В какой руке гнусная нажива, юный Карой?» — спросил он к вящему омерзению мальчика. Карой показал сначала на одну, потом на другую руку, ему были противны испачканные краской волосатые пальцы. Один, потом второй кулак со скрипом разжались, и там не обнаружилось ничего, кроме разводов краски на изрезанной коже ладоней, шершавых, как подушечки на лапах Кароевой любимой пуми.[52]«Чудеса, а, парень?» — спросил художник. И продолжил пить и болтать, не замечая ребенка, который спросил, пока не слышал отец: «Так вы, значит, оставите папины деньги у себя?» Художник засмеялся и салютовал молодому Хорвату стаканом с пивом. «А ты хорошо разбираешься в магии, паренек», — сказал он и снова повернулся спиной к явно огорченному ребенку.

Двенадцатилетний Карой понял приглашение на эти особые вечера как знак того, что он теперь ровня и советчик отцу. И он принял новую ответственность всем сердцем.

— Эти люди мне не понравились, — серьезно сказал он отцу, когда они шли домой мимо бесконечных новостроек вдоль площади Деак и проспекта Андраши. — Они какие-то не такие. Тот, грязный, украл твои деньги. — Карой сердился, и не в последнюю очередь оттого, что его самого сделали сообщником в краже отцовского (а значит и его, Кароя) богатства.

Отец довольно сильно ударил его по губам.

— Он не крал, и он не грязный, — тихо сказал Имре, глядя, как мальчик подносит руку к лицу. — Он великий художник. И деньги ему нужны больше, чем мне. Что, надо было поставить его в неловкое положение, потребовать деньги обратно? Это бы тебе понравилось, маленький филистер? Надо орать, что я богатый, когда он бедный? Нет. Я оставил все как есть, чтобы оказать ему услугу. Взамен он создает прекрасные вещи, которыми я восхищаюсь… — Все оживленнее Имре еще некоторое время вещал о скромности, которая требуется покровителю искусств, о том, что эти люди из КБ превосходят его (талантом), в то же время равны ему (вкусами) и уступают ему (в благосостоянии и успехе). Но вскоре мальчик, пытаясь понять, где он был неправ в своих действиях и словах, перестал слушать, он только еще больше запутался и обозлился. В конце концов с непреклонностью своих двенадцати лет Карой установил случай нарушения объективного принципа: Эти люди — преступники. А отец — их жертва, только он этого не признает, потому что ему стыдно.

Остаток молчаливой дороги домой Карой хотел поскорее обсудить события вечера с сестрой, которую считал умнее всех людей. Но когда они пришли домой, мать сказала, что Кларе неможется и она пораньше легла спать. Пневмония, начавшая в тот вечер свое коварное нападение, оборвала Кларину короткую жизнь довольно скоро, и до конца своих дней Карой так и не смог отделаться от терзавшего его иррационального чувства, что это КБ как-то отравил Клару, украв в тот вечер и ее, сделав Кароя сообщником и в этом злодеянии.

Однако Имре не освободил Кароя от чести бывать время от времени на собраниях КБ. После недолгого отлучения за его первую реакцию (которое скоро перешло в траур по умершей Кларе), отец снова привел мальчика, в чем-то неуловимо изменившегося, в «Гербо». И хотя тот всякий раз просиживал вечер без единого слова, отец полагал, что Карой просто робеет в столь великолепной компании. Имре, чей дом после смерти Клары стал темным, а жена — возмутительно холодной, как никогда увлекся вечерами культуры и сплетен и хотел, чтобы его сын рос в компании интеллектуалов и художников. Только такие люди, говорил он мальчику по дороге в «Гербо» вскоре после Клариных похорон, умеют создавать бальзам для жутких ран, которые наносит жизнь. Карой жалел отца.

Став на пару лет старше, мальчик понял, что люди в «Гербо» смеются над его отцом, только прячут свои насмешки, так что тот не может их уличить. После еще нескольких вечеров в молчании Карой понял, что они стараются настроить его против отца, научить смеяться над ним в их тайной манере, точно как Ханак тогда втравил в воровство.


  74