Особенно,... 
111 
Воротынцев искал резервы, подошедшие части. Но первые вёрсты никого не находил, и с артиллерией было убого. Удивил только автомобильно-санитарный отряд великой княгини Виктории Фёдоровны – вероятно один такой на всю российскую армию: на их глазах принимали в автомобили тяжёлых раненых с перевязочных пунктов и сразу увозили в Сольдау.
У новой излучины железной дороги, где она поворачивала круто в тыл, на Сольдау, обнаружили корпусной мортирный дивизион, без тех двух гаубиц, отданных Савицкому. Тут, на обратных склонах, у них было много соштабелёвано снарядов, и они их ещё подвозили, а стреляли мало: подчинялся их дивизион лишь начальнику артиллерии корпуса Масальскому, его и близко не было, и не было ясной задачи, кого и в чём поддерживать. Командир дивизиона подполковник Смысловский готовился к обороне, если дела станут худо. Воротынцев быстро столковался с ним: от их расположенья на северо-запад приготовить поворот орудий на сорок пять градусов влево и выбросить к западу боковые наблюдательные пункты – слева могут быть дела, и вот-вот. Условились, где и как связь. Воротынцев искал стрелковую бригаду, Смысловский предполагал, что может она и на подходе, там дальше, за железной дорогой. А вот направо, глубже, в леске, собирается гвардейский Литовский полк – свежий, а стоит без дела, боевого порядка не занимает, второй линии обороны не копает.
Сенькин полковник так и замыкался: к литовцам идти? Туда лежало жнивье в чёрных зольных плешинах по всему полю: была рожь в копнах сожжена, ни одной копёнки не пропущено. Уже решил полковник: ты, Арсений, посиди тут, я скоро вернусь. Потом на часы скинулся – нет, айда на левый фланг, там стрелки.
Перемахнули живо через полотно, озрился полковник и показал:
– Вот так пошли!
И – торопом, наддавая.
– А почему – гаубицы, ваше высокоблагородие?
– Всякий раз не выговаривай “ваше высокоблагородие”, времени много уходит.
– А как же?
– Да никого нет – и никак. Видел, стволы – короткие, а широкие, сорок восемь линий.
– Это как – линий?
Вздохнул полковник.
– В общем, они навесной огонь дают. По укрытиям хороши.
Вздохнул и Сенька.
– Жалко, я не в антилерии.
– А хочешь? Живы будем – я тебя устрою.
Сенька кивнул, а веры не придал, конечно: надо ж человеку что-нибудь сказать. Это каб раньше, пока Сенька действительную тянул. А война – тьфу, может к Покрову и разойдёмся.
Перед ними теперь сплошь раскидалось картофельное поле, богатая картошка! Да у немцев и буераки не пропадают, и на склонах всё взращено, и от скота загорожено. А за полем – два дома-одинка, стоят себе за особицу. Туда, хлеща ботвою о голенища, они и зашагали. Хорошо так жить: тут же, при тебе, вся землица вкруговую сомкнута.
Гнал полковник скородышкой, будь у Сеньки ноги покороче – загонял бы. Гнал – и в трубки свои всё вперёд высматривал. Не доходя деревни стоял сарай высокий, кирпичный – там различил полковник много пехоты, вот это и есть стрелки.
– Это кто ж – стрелки, ваше высоко…? – доведывался Сенька и на ходу.
– Да тоже пехота, но отборная. Пулемётов больше, выучка строже. Парни здоровы, вроде тебя. Оттого у них на полк не четыре батальона, а только два. Ничего, справляются.
– Эх, – пожалел Сенька, – воротиться бы нашим рассказать, сколь тут силы напихано! Им бы намного легше стало!
Они заворачивали так, как завернул здесь и фронт. Вперёд от них было имение Рутковиц, за ним – лесок, а за леском, как понимал Воротынцев, – Петровский и Нейшлотский полки, вчера они туда продвинулись. Немецкий же обстрел был здесь гораздо тише. Верно, верно понимал он замысел! – немцы не смеют охватывать фланга, тут же ещё и кавалерия наши, немцы хотят протолкнуться через Уздау. И всё можно спасти, всё изменить – именно здесь! Но – кому собрать силы? Эти полторы кавалерийских дивизии переминаются, кто их поведёт?
А сарай оказался – скотий, ну-у! для скота – и такая постройка! А стрелки, правда, – рослы, здоровы, свежи. Сидели и по-сухому доедали, узкого что было. Заскребло и у Сеньки: ведь есть в мешке два сухаря, надо б съесть, пока не убили, не ранили. И отчего б так брюхо раззявилось? – не пахал, не косил, а нутро истачивает.
Спорили стрелки, почему продухи в стене оставлены – многими крестиками: класть ли было так гожей? или для красы? или для защиты скота от нечистой силы? И хвалили крыши крутые, что снега сбрасывать не надо, сам свалится.
111 
