230 
Так ни на шаг не подвинулась Вероника понять о Богрове, теперь ещё – Кулябка кто такой?
– Начальник киевского охранного отделения! – швырнула ей тётя Агнесса. – От него и пошло, что Богров – агент. Да только Кулябке и охранке и спасительна эта версия, Кулябке иначе на каторгу идти! ему безопасней, чтоб его переплели с Богровым и чтоб тот был “долгий верный сотрудник”. И всем высшим чинам так безопасней, свести к тому, что нарушен какой-то пункт какого-то циркуляра, и только. И особенно выгодно представить Богрова заагентуренным как можно раньше и сотрудником как можно более успешным. Пускали даже сплетню, что Спиридович заагентурил его ещё гимназистом четвёртого класса! И какой только лжи не давали просочиться в печать: что у Богрова были сообщники, их перехватили. А он – одиноко шёл на смерть, он и не рассчитывал спастись!… И кто ж против Богрова единственный свидетель на суде? Опять Кулябко! И на ревизиях – чьи единственные материалы, что Богров – старый охранник? Кулябки же! И всё – голословно.
– Ну как же голословно? – ласково-вкрадчиво спрашивала Адалия. – На полтора года исчезал из поля охранки, внезапно, в критическую минуту появился – и сразу ему полная вера! Чтобы пользоваться таким слепым доверием Кулябок – должны же быть основания в прошлом?
– Ч-чистый случай превосходства блистательного ума! Богров обморочил, переиграл охранку – и открыл себе все недоступные двери!
– Но из чьих же рук и почему Богрову выдан билет на спектакль, куда и не всякий генерал мог попасть? Такие билеты даром не даются.
Тёти уже позабыли и племянницу. Когда между ними разгорался принципиальный спор, забывали они, что у них может кипеть, бежать, гореть на плите, не чуяли запахов, не видели дыма – и несколько уже кастрюль погибло в жаре их столкновений.
– Даля, это не вина Богрова, что мы с тобой не можем объяснить получение билета в театр. Мало ли чего мы не можем понять до времени! Богров унёс правду в могилу, так это не освобождает нас от поиска её.
– Ну и что ты уже нашла? Если Богрову выдали билет для помощи департаменту полиции убрать Столыпина, как пишут националисты…
– Пойми: все сведения – из показаний Кулябки. А может быть и не он дал билет Богрову. Бывают сложнейшие детективные истории. Промелькнуло в газетах: какая-то кафешантанная Регина, а у неё высокий покровитель, оттуда и билет.
– Ну, натяжка невероятная! Тоже в охранке придумали.
– Не больше натяжка, чем врёт Кулябко, что Богров с 907-го года – “ряд ценных услуг”, участвовал в целом ряде ликвидации анархических групп, – а затребовал Трусевич судебные дела анархистов – и почему-то в ревизии ни одно доказательство не привёл.
– Ну, Неса! Ну конечно им невозможно публиковать тайные архивы полиции!
– Вот на этом и выдувают ложь! Ревизия Трусевича видите ли “знает”, что Богров выдавал анархистов, а сама даже путает, в какой он был партии, записывает его в эсеры.
– Бюрократию ловить на глупости! Смешно, это и так все знают. А каких был взглядов Богров – никто не знает, он кочевал. А как ты объясняешь его рассеянную великосветскую жизнь? Эти карты, тотализаторы, буржуазные клубы? Разве это возможно у порядочного революционера?
– Даля, всё скрыто, а газеты были ложно информированы! Может быть, этих тотализаторов вообще не было, может быть это был утончённый способ маскировки. Вот его уже обвиняют и что он продавался за деньги – это при богаче-отце… Да он мог жить в благополучии и составить самую блестящую карьеру…
– А тогда значит служил им – чисто идейно? Тем хуже! В Киеве полоса арестов – а он уцелел. Он – единственный, не арестованный по делу Сандомирского…
– А потому что он на три месяца уехал в Баку, самое горячее время там и пересидел.
– И полгода его не трогают! За это время он возит оружие в Борисоглебск, там провалы…
– За это он не может отвечать!
– Но в сентябре его всё-таки берут! И целую группу одновременно с ним: провал побега из Лукьяновской тюрьмы, провал покушения на командующего киевским округом… Всех держат, всех судят – а его освобождают через две недели?!
– Так говорю тебе: исключительно связи отца.
– Какие б ни связи, но слишком странно: все товарищи по тюрьмам, по каторгам, он один на воле. Слухи ходили упорные.
– Так вот в этом и трагизм положения: что ходят слухи, а все старые товарищи по тюрьмам, через них не оправдаешься, а новички верят.
230 
