Лёгкий, ненавязчивый романчик 
231 
Вероника слушала-слушала, и вдруг почувствовала, что втравляется. В этом мелькании сшибающих аргументов действительно хотелось наконец понять: так кто же был этот Богров на самом деле. Но больше того: через этот спор выступала такая шаткая, быстрая, сжигающая острота: жизнь подпольщиков действительно шла в захватывающих переживаниях – и этому верен был дядя, и этому сегодня верен Саша, – и как же она потеряла к этому вкус, отстала, изменила? И они все рисковали и старались для общего дела, для народа!
– Его оклеветал Рафаил Чёрный после поездки к воронежским максималистам!
– Ты и максималистов ему прощаешь?
– Воронежские – недостойные максималисты, их процесс был самый грязный в истории русского революционного движения, они все друг друга оговаривали, обвиняли в провокации, действительно полубанда… Чёрный обвинил Богрова в растрате партийных денег, двух тысяч, смешно, он легко мог столько получить от отца. А потом Богрову стали приписывать и предательства Бегемота, а Бегемота убили в Женеве – и тоже не оправдаешься. Да даже если б он хотел предавать – начинающий рядовой анархист, как бы он мог так всеобъемлюще предать – и весь Юг? и Юго-Запад? провалить и Север? и Прибалтийский край? Но оправдал же его товарищеский суд анархистов! А после этого в Киеве и вообще анархической работы не было – и провалов не было.
Адалия не бывала каторжанкой, не была сама революционеркой, но кто же в России не интересуется конспирацией? Вся интеллигенция считает долгом чести знать правила конспирации:
– По правилам освобождённый из тюрьмы должен тотчас исчезнуть с места освобождения. А почему Богров остался?
– Да именно чтобы получить реабилитацию от товарищей из тюрьмы, это его мучало.
– А не потому, что был уверен в своей безопасности? А за ним, конечно, следят, и каждой встречей он кладёт на кого-то петлю? Нет, правила есть правила! Потом и Петербург. Ведь Богров поехал с рекомендательным письмом к фон-Коттену?
– Боже, это ещё кто такой? – отчаялась Вероника. Только-только она начала что-то понимать.
– Тогдашний начальник петербургского охранного отделения, девочка. После того как убили Карпова.
– Ну, это уже полный миф! Почему ж ни одна ревизия этого письма не открыла?
– Да Неса, не могут они таких вещей публиковать! Что ж им, перестать быть? А если Богров не был связан с петербургским отделением – как бы он осмелился сослаться на него после убийства Столыпина? Ведь он же понимал, что пошлют проверку, и действительно запрашивали о Кальмановиче, о Лазареве, – а о самом Богрове фон-Коттена даже и не спросили? Почему?
– Вот, представь себе, бюрократические чудеса! Охранные отделения в себе замкнуты и не любят делиться добычей. Между ними – соперничество.
– Нет, – твёрдым жемочком скруглила неуговорные губы тётя Адалия. – Нет. Твёрдо знали, что именно всё так, нечего и проверять.
– Да пойми, фон-Коттен выскочил в записке Богрова внезапно для самого Кулябки. Пока Кулябко пошёл к обеденному столу, вернулись со Спиридовичем, – а тут уже вписан фон-Коттен. Пришлось игру принять. А что, собственно, потом ревизиям подтвердил фон-Коттен? Что Богров никаких услуг не оказал и вскоре уехал за границу, вот ценный сотрудник!
– Так фон-Коттен вообще какой-то растяпа. Накануне убийства его запрашивают о Лазареве – и он не поворачивается ответить, что того в Петербурге нет, ему заменили ссылку в Сибирь на заграницу, он в Швейцарии – потому ни с каким “Николаем Яковлевичем” готовить акта не может.
Уже сколько имён пропустив, о Николае Яковлевиче всё же Вероника успела спросить.
– О, девочка, это самое гениальное изобретение Богрова!
– И так фон-Коттен мог в последний день разоблачить всю хитрость! И как же Богров рискнул так дерзко соврать?
– Сошло? Значит мог, рассчитал. Победителей не судят.
– Хорошо. А ты не допускаешь, что анархисты послали Богрова убить Столыпина в искупление своей вины? Как посланы были Воскресенский? Дегаев?
– Как можно сравнивать? Воскресенский пришёл с повинной и сам попросил послать на искупление. А Дегаева после раскаяния через силу послали убить Судейкина, чтобы достичь взаимоистребления двух достойных тварей. Что ж тут общего?
Адалия – тонкие губы жемочком:
– Но Бурцев остаётся почти уверен, что Богров – провокатор.
– Почти ! Но и Бурцев не провидец. Богров органически не мог пойти ни на что подлое. Его средства к цели в моральном отношении не хуже всяких других. Его ложь и притворство – праведны! Я не вижу за ним никакого антиморального поступка. Ну разве что он не совсем осторожно использовал имена Кальмановича и Лазарева, мол, всё равно известны. Но реально он им не повредил.
231 
