Особенно,... 
13 
– Известно ли вам, сударыня, какое счастье для меня видеть вас здесь? – шутливо спросил Дольф.
– А известно ли вам, сударь, какое счастье для меня здесь находиться?
В последнее время Кассандра почти избавилась от чувства вины. Она решила, что нечего угрызаться – такова уж ее судьба. Несколько месяцев назад она случайно узнала, что одна из сестер ее отца в течение тридцати двух лет имела постоянного любовника. Это открытие весьма подбодрило молодую женщину. Очевидно, ей уготован тот же путь. Не так уж это плохо – иметь при себе и Дольфа, и Вальмара. Она может быть полезна им обоим, может находить счастье в объятиях Дольфа и в то же время чувствовать себя под надежной защитой Вальмара. В конце концов, кому от этого хуже? Кассандра почти перестала терзаться двусмысленностью своего положения. Лишь встречаясь с детьми, она по-прежнему чувствовала себя скверно, но так ведь было и до Дольфа…
– У тебя такой серьезный вид, – сказал он. – О чем ты думала?
– Я думала о нас…
Разливая чай, Кассандра вновь погрузилась в раздумья. В этой уютной кухне она чувствовала себя гораздо лучше, чем на церемонных чаепитиях, устраиваемых в Грюневальде, под присмотром хмурого Бертольда.
– Когда ты думаешь о нас, тебе становится невесело?
Кассандра обернулась к нему, протягивая чашку.
– Иногда. Ты же знаешь, как серьезно я воспринимаю наши отношения.
Дольф тоже посерьезнел.
– Знаю. Я и сам отношусь к этому так же. – Внезапно ему захотелось произнести слова, которых он никогда прежде не говорил. – Если бы… Если бы все сложилось иначе… Я бы хотел, чтобы мы никогда не расставались.
Кассандра впилась в него взглядом.
– «Если бы»? А сейчас?
Он нежно сказал:
– Я все равно этого хочу. – Вздохнув, добавил: – Но поделать ничего не могу.
– Ты и не должен ничего делать. – Кассандра села напротив. – Я и так счастлива. – Она тоже решила сказать ему то, о чем раньше никогда не говорила: – Здесь, у тебя, проходит самая важная часть моей жизни.
Для него Кассандра тоже стала главным смыслом бытия. За последний год в его жизни многое переменилось. Менялся и окружающий мир, но о происходящих в нем процессах Кассандра знала гораздо меньше, чем Дольф. Она нежно взяла его за руку, чтобы отвлечь от тревожных мыслей.
– Расскажи мне о книге. Что сказал твой издатель?
Лицо Дольфа стало отчужденным.
– Так, ничего особенного.
– Рукопись ему не понравилась? – поразилась Кассандра.
Книга была необычайно хороша. Кассандра прочитала ее в один присест, сидя на его кровати и закутавшись в одеяло.
– Что именно он сказал?
– Ничего. – Его взгляд стал жестким. – Он не сможет ее напечатать.
Так вот чем объяснялась грусть, которую Кассандра заметила в его взоре, едва переступила порог дома. Почему он не сказал ей об этом раньше? Впрочем, Дольф вообще старался не обременять ее своими проблемами. Гораздо больше его интересовало все, связанное с ней.
– Да что они все, с ума посходили? Они что, забыли про успех твоей последней книги?
– Успех не имеет к этому никакого отношения.
Дольф встал и отнес чашку в раковину.
– Я не понимаю.
– Я тоже. Но думаю, скоро мы все поймем. Наш любимый фюрер объяснит, что к чему.
– О чем ты говоришь? – недоуменно уставилась на него Кассандра.
Тут Дольф обернулся, и она увидела, что его глаза пылают гневом.
– Кассандра, неужели ты не понимаешь, что происходит в Германии?
– Ты имеешь в виду Гитлера?
Он кивнул.
– Но ведь это ненадолго. Людям скоро надоест этот бесноватый, и они утратят к нему всякий интерес.
– Ты и в самом деле так думаешь? – горько осведомился Дольф. – Или так думает твой муж?
Кассандра вздрогнула – Дольф никогда не упоминал о Вальмаре.
– Я не знаю, что он об этом думает. Вальмар не любит говорить о политике, во всяком случае со мной. Я знаю лишь, что ни один разумный человек не может любить Гитлера. Я вовсе не считаю, что он так уж опасен.
– Значит, Кассандра, ты просто дура.
Впервые Дольф разговаривал с ней таким тоном. Но Кассандра не обиделась, увидев, что он охвачен гневом и горечью.
– Неужели тебе непонятно, почему мой издатель ведет себя подобным образом? Моя предыдущая книга была бестселлером, новый роман ему понравился еще больше. Он был настолько глуп, что сам проболтался мне об этом. А потом сообразил, что к чему, и переменил свое решение. Все дело в нацистах…
На лице Штерна было такое страдание, что у Кассандры защемило сердце.
13 
