Особенно,... 
28 
Вальмар был рад, что это ухаживание закончилось. Еще больше его утешило то, что Ариана не слишком опечалилась, когда кавалер перестал появляться у них в доме. Девушка была вполне довольна своей жизнью. Ей хорошо жилось с отцом и братом, в школе у нее было множество подруг. Пожалуй, Ариана могла показаться недостаточно зрелой для своего возраста. Отчасти виновен был Вальмар, ревниво оберегавший ее от любого внешнего воздействия. Но невинность и неопытность странным образом уравновешивались в Ариане совсем недетской мудростью, результатом ранней утраты и перенесенного горя. Смерть матери, которую девочка толком и не знала, тем не менее легла тенью на ее еще не сформировавшийся характер. В глазах юной красавицы поселилась затаенная грусть, столь свойственная детям, выросшим без матери. Но печаль эта объяснялась исключительно причинами внутренними, ибо лишений и горя, связанных с военной порой, Ариана не знала. Начиная с 1943 года бомбежки Берлина участились, и обитателям дома в Грюневальде нередко приходилось проводить ночь в подвале, служившем бомбоубежищем. Однако впервые с реальностью войны девушка столкнулась лишь весной 1944-го, когда ей было восемнадцать.
Натиск союзников нарастал, и Гитлер издал ряд указов, укрепивших систему тотальной войны.
Как-то раз, вернувшись из гимназии, Ариана обнаружила, что дверь салона закрыта – Бертольд объяснил, что господин фон Готхард беседует с другом.
– А с кем именно? – с улыбкой спросила Ариана.
Старый Бертольд в последнее время совсем оглох. Девочка знала дворецкого с самого детства – у нее было ощущение, что Бертольд жил в их доме всегда.
– Да, фрейлейн, – с важным видом кивнул старик, и его суровое, словно вырубленное из камня лицо расплылось в улыбке. Ариана поняла, что он ее не расслышал.
Тогда она повысила голос и терпеливо повторила вопрос. В отличие от Герхарда, она никогда не позволяла себе подтрунивать над глухотой старика. Бертольд души не чаял в мальчике и готов был простить ему что угодно.
– Так кто у отца?
– А… Я не знаю, фрейлейн. Господин фон Готхард не сказал мне. Гостя впустила фрау Клеммер. А я был внизу, помогал господину Герхарду привести в порядок лабораторное оборудование.
– О Господи, только не это!
– Что?
– Ничего, Бертольд. Спасибо.
Ариана беззаботно пересекла просторный вестибюль. Она привыкла к этим залам, к роскошному убранству, к обилию слуг – другой жизни девушка просто не знала, и ей невозможно было представить себе, что можно жить как-то иначе.
На лестнице она встретилась с фрау Клеммер. Утром они разговаривали о том, что пора бы уже отпереть покои матери. Во-первых, после несчастья прошло девять лет, во-вторых, Ариане исполнилось целых восемнадцать лет, и жить на одном этаже с Герхардом, постоянно устраивавшим беспорядок и взрывы в своей химической лаборатории, становилось невыносимо. В университет Ариана пока поступать не собиралась. Они с отцом решили подождать с продолжением учебы до конца войны. Через два месяца девушка окончит гимназию и почти все время будет проводить дома. Ариана собиралась всерьез заняться домашним хозяйством, благотворительностью, помогать раненым. Она и сейчас уже работала в госпитале медсестрой, но всего два раза в неделю. После окончания гимназии можно будет заняться подобной деятельностью более интенсивно. Кроме того, если бы она заняла комнаты, некогда принадлежавшие матери, это закрепило бы за ней статус хозяйки дома. В общем, Ариане эта идея казалась весьма привлекательной. Проблема была только в одном – как уговорить отца.
– Ну как, вы с ним поговорили? – заговорщическим шепотом спросила фрау Клеммер.
Ариана покачала головой:
– Не успела. Сегодня вечером. Надо еще будет отправить куда-нибудь Герхарда. – Она вздохнула и закатила глаза. – Он такой надоедливый!
Герхарду недавно исполнилось пятнадцать.
– Думаю, если вы не будете слишком наседать на отца, а дадите ему время все обдумать, он не станет возражать. Ему даже будет приятно, что вы окажетесь его соседкой. В его годы не так-то просто по десять раз на дню подниматься на верхний этаж и спускаться.
В качестве мотива это звучало неплохо, но Ариана сомневалась, что на Вальмара подобный довод подействует. В шестьдесят восемь лет он был вполне крепок, да и не любил, когда ему лишний раз напоминали о возрасте.
– Ничего, я что-нибудь придумаю. Хотела поговорить с ним прямо сейчас, но у него кто-то сидит. Вы не знаете, кто? Бертольд сказал, что дверь гостю открыли вы.
28 
