chitat 
41 
– Когда я снова начну заниматься? – спросила Анна, следя за тем, как в окошке мелькают знакомые улицы.
– Завтра утром. Однако я бы на твоем месте не откладывала и самостоятельно размялась бы прямо сегодня, чтобы хоть немного подготовиться. Полагаю, во время своих каникул ты не особо старалась поддерживать форму? – Конечно, она не ошиблась, потому что тех немногих упражнений, которые проделывала Анна, было явно недостаточно. Мадам Маркова помрачнела еще больше, когда увидела ее покаянный кивок.
– Доктор не советовал мне торопиться с нагрузкой, – вот и все, что она могла сказать в оправдание. Она даже не посмела рассказать о своих ежедневных получасовых разминках в саду. Потому что согласно установкам, царившим в балетной школе, эти разминки нельзя было воспринимать всерьез.
Итак, мадам Маркова молча уставилась прямо перед собой, отчего напряжение в карете сгустилось еще сильнее.
Анне отвели ее прежнее место в старой комнате, и, пока она шла по знакомым обшарпанным коридорам, сердце защемило от глухой тоски. Это ничуть не напоминало возвращение в любимый дом, напротив, она лишний раз вспомнила о том, как далеко остался ее Николай и их ночи в уютном милом гостевом домике. Вряд ли ей удастся заснуть без его объятий, однако Анна была полна решимости преодолеть тоску и боль. Им обоим предстояло в одиночку пройти нелегкий путь, прежде чем наступит тот день, когда они снова будут вместе – как она надеялась, навсегда.
Ей не терпелось поскорее сообщить мадам Марковой о своих новых планах, но Анна решила подождать, пока не убедится, что Николай развелся, а Мери вернулась в Англию. Теперь все зависело от того, как скоро решится эта проблема. А пока Анна черпала силы в тяжелом теплом медальоне, висевшем у нее на груди под тонкой блузкой.
Как всегда, в это время все ученицы разошлись по классам: кто-то разминался, кто-то делал упражнения у станка, кто-то репетировал, – ив полупустой комнате, покинутой Анной четыре месяца назад, не было ни души. Холодные, голые стены показались ей чужими и просто уродливыми, и Анна поспешила переодеться в трико и балетные туфли и бегом спустилась в студию, где привыкла делать разминку. Первой, кого она увидела, была мадам Маркова, тихонько сидевшая в уголке и следившая за тем, как идут занятия. Присутствие наставницы немного смутило Анну, но она не подала виду и прошла к станку. Здесь ее ожидало весьма неприятное открытие: тело отказывалось повиноваться, оно стало каким-то чужим. Спина словно одеревенела, а руки и ноги не способны были проделать и десятой доли того, к чему когда-то были привычны.
– Тебе придется изрядно попотеть, Анна, – колко заметила мадам Маркова, и та молча кивнула.
За четыре кратких месяца в ее тело точно вселился упрямый враждебный дух, не позволявший ей сделать ни одного правильного, плавного движения. И к вечеру, когда она наконец в изнеможении повалилась на постель, в ее теле саднил и кричал от боли каждый мускул, измученный тяжелой нагрузкой. Эта боль не давала Анне спать всю ночь и нисколько не ослабла к утру, напротив, тело как будто онемело и повиновалось еще хуже. Результат четырех месяцев, проведенных в неге и довольстве, был ужасающим.
Однако она превозмогла себя и ровно в пять часов уже была на ногах. В шесть часов Анна встала у станка, и в этот день ее занятия кончились в девять часов вечера. Все это время мадам Маркова почти не спускала с нее глаз.
– Непростительно разбазаривать такой дар, как у тебя, – сурово заметила наставница, когда утром Анна с большим трудом приступила к разминке. И в еще более резких выражениях предупредила Анну, что ей не видать сцены как своих ушей, если она не будет заниматься на пределе человеческих возможностей. А под конец мадам Маркова добавила: – Ты должна потом и кровью заплатить за то, чтобы снова называться балериной.
Наставница не могла простить Анне столь возмутительной беспечности и вечером поговорила с ней еще раз, нарочно сгустив краски. Они вовсе не обязаны держать такую лентяйку на месте прима-балерины. Это звание – великая честь для каждой танцовщицы, и только безусловная самоотверженность и усердие помогут ей вновь завоевать на него право.
В этот вечер Анна отправилась спать в слезах и то и дело принималась рыдать от боли и отчаяния на протяжении следующего дня. Наконец ей стало так плохо, что она просто села и написала Николаю письмо. Пусть хоть одна живая душа узнает о том, через что ей приходится здесь пройти и как она тоскует по любимому человеку. Анна и не предполагала, что на свете бывает такая тоска.
41 
