57 
– Знаешь, – пожаловался я Букалову, – я, конечно, ко всему в Риме привык, но целая, неразрушенная пирамида – я это воспринял как личное оскорбление. Взыграл патриотизм: почему у них, у итальянцев, есть все, а у нас, в России, со всем дефицит, даже с пирамидами…
Алексей рассмеялся.
– Это замечательный монумент, и известно, почему он в Италии.
Когда мы говорим, что Рим – это колыбель великой римской цивилизации, когда мы видим все эти памятники, которые являют собой образцы для подражания, нас, конечно, ошарашивает, что прямо в центре города стоит огромный, великолепно сохранившийся гость из другой цивилизации. Это равносильно тому, что в центре Рима стоял бы храм буддийского Средневековья.
Но, на самом деле, это тоже выдающий памятник римской империи – памятник завоеваниям Рима.
Для римлян выход на берега Нила, выход на берега Красного моря, выход в Африку – это была символическая победа над пространством.
Они дошли до предела, они дошли до границ мира.
Конечно, египетскую цивилизацию римляне не воспринимали как конкурента, но они понимали величие того мира, который им открылся.
Они реагировали по-разному: с одной стороны, они сшибали обелиски, но с другой – привозили их сюда и ставили на своих площадях как ориентиры и как знак величия, правда собственного.
Однако с пирамидой Цестия – а это был военачальник, проконсул, один из руководителей похода на Египет произошла невероятная история. Конечно же, уже в те времена пирамиды, да и прочие египетские памятники поражали воображение, и не только римлян. Наполеон, который много веков позже стоял в Гизе перед пирамидами и Сфинксом и пытался понять его тайну, тоже был потрясен. Он, правда, потом вывез из Египта все оставшиеся ценности, что не вывезли римляне, но, как мы знаем, грабеж восхищению не помеха.
Так вот, Цестий смотрел на пирамиды и думал: вот ведь замечательный способ устроить себе роскошное погребение, да и, кстати, обессмертить свое имя.
Вспомни наш разговор об императоре Адриане. Это современный человек не думает о смерти, он бежит, бежит, потом падает, а дальше о его бренном теле пусть думают родственники.
Но мудрецам древности это не пристало.
Цестий, как и прочие римляне, лично планировал свои похороны до мелочей.
Он понял, что нужно сделать себе такое захоронение, чтобы оно было совершенно по форме и прекрасно по содержанию, то есть имело внутри самого Цестия.
Решение было принято.
И тут восхищает подход Цестия к строительству.
Он не использовал дилетантов, а вывез из Египта пленных строителей-египтян, потомков тех, кто строил пирамиды в Гизе.
Он чуть изменил пропорции. Получилось просто, величественно и, как видишь, на века.
Кстати, раньше пирамида стояла, как ты понимаешь, совсем не в центре Рима, это была окраина. Более того, там проходила Аврелианская стена, которая, как каменная корона на челе Вечного города, опоясывала Рим.
То есть, пирамида Цестия была построена уже за стеной около ворот.
Вообще-то, в этой стене много ворот и многие из них построены в более позднее время.
Вот, скажем, те ворота, которые рядом с пирамидой – это ворота Святого Павла; по преданию именно через них Апостол Павел вошел в Рим.
А в то время это было чистое поле, и можно себе представить, как величественно смотрелась тогда пирамида. Ты видишь ее в усеченном виде, ее основание на шесть метров ниже – с того времени культурный слой вырос.
И, кстати, не уверен, что твоему сыну удастся потрогать мумию Цестия, ведь никто точно не знает, похоронен ли он там и выполнено ли было его завещание.
– Мне конец, – грустно сказал я. – Сын меня съест.
– Не съест, – успокоил меня Букалов. – Ляжешь на диван вместо мумии, а бинты, чтобы обмотать, я обеспечу.
– А сын не заметит подмену? – спросил я с сомнением.
– Не заметит, – авторитетно ответил Букалов. – Я ему скажу, что мумия хорошо сохранилась, потому что в детстве ела манную кашу.
Скромно, но элитно
Мы немедленно выпили за мумии вообще и за мою премьеру в виде мумии в частности. И, конечно же, за Цестия, который, возможно, был славным малым. Так нам показалось после восьмой рюмки.
Вино, кстати, делало свое дело – на его фоне, с добавкой ароматных, но не переспевших груш, которые были поданы на стол, Алексей решил окончательно обелить образ Цестия, высветив его всемирно-историческое значение.
– Безусловно, пирамида прекрасна, но важно то, что его творение стало катализатором некоего другого процесса, который, так или иначе, превратился в настоящий культурный феномен.
57 
