Последние отзывы

  42  

Да. Уже будучи стариком, он начнет постигать, что время способно опьянять. А когда научится этому, у него уже не будет достаточно вина. Почему же он не стремился остановить время?

Упрекая себя, Хонда все-таки не считал, что прекрасное мгновенье он не остановил по лени или трусости.

Ощущая на закрытых веках свет разлившейся зари, Хонда, лежа в постели, в душе вел разговор с собой: «Нет, просто в жизни у меня не было такого момента, когда я желал бы сказать: „Остановись, мгновенье!". Мою судьбу, если что-то подобное у меня было, можно выразить именно так — „Он не сумел остановить время".

У меня не было того, что зовется апогеем юности, а потому не было и мгновенья, которое стоило бы остановить. Остановить его нужно на вершине. Но я не разглядел эту высшую точку своей юности. И, как ни странно, не жалею об этом.

Нет, не жалею даже о том, что юность прошла как-то мимо. Когда подходит кульминационный момент, вот там и нужно остановить время. Но я не согласен с тем, что эту вершину пытается разглядеть сознание. Потому что именно я заставлял сознание без отдыха трудиться, я жил, ни на минуту не давая ему уснуть. Для того чтобы разглядеть вершину, одного сознания недостаточно. Нужна помощь судьбы. Но я хорошо знаю, что мне была дана самая что ни на есть обычная судьба.

Проще всего объяснить это тем, что вершиться судьбе мешала моя сильная воля. Может быть, так оно и есть? Может быть, воля не есть осадок судьбы? Между свободной волей и детерминизмом существует заданное природой деление на высших и низших, как то, что лежит в основе индийских каст. Конечно, воля принадлежит к кастам бедняков.

В молодости я был с этим не согласен. Я считал, что воля каждого человека связана с историей. И куда направилась эта история? Эта спотыкающаяся на каждом шагу нищенка?

…И все-таки некоторые наделены небесным даром — они способны остановить время в высшей точке своей жизни. Я своими глазами видел таких людей и потому верю в это.

Какие возможности, какая поэзия, какое счастье — суметь остановить время в тот миг, когда на вершине, куда ты так стремился, твоих глаз коснется сияние белого снега. В этот момент и склоны, словно обнажившие душу горы, и альпийские травы уже рождают предчувствие, предощущение высшей точки времени.

Ты понимаешь, что еще немного и время перестанет идти вверх и сразу, без передышки начнет безостановочный спуск вниз. По пути вниз многие наслаждаются тем, что могут неспешно пожать плоды своих усилий. Но во что превратится весь этот урожай? Ведь на том пути и дорога, и вода стремительно падают вниз.

А, вот оно — вечная красота тела! Именно ею отмечены те, кто может остановить время. Сейчас, за шаг до вершины, где человек намерен остановить мгновенье, он становится божественно прекрасен.

Красота человеческого тела, живущего предощущением белизны снега на горной вершине. Злополучная чистота. Холодок презрения. В такие минуты красота человека чудесным образом сливается с красотой горной серны. С ее гордо поставленными рожками, влажными добрыми глазами, приподнятым копытцем передней в белых пятнышках ножки. На ее голове покоится туча с сияющей горной вершины. И вся она преисполнена гордого одиночества.

А я не подниму руку, прощаясь с теми, кого оставил внизу, оставил жить там, где течение времени не остановить. Если я вдруг на улице в прощальном жесте подниму руку, то скорее по ошибке остановится такси.

Не в состоянии остановить время, я продолжал останавливать такси. Для того чтобы меня с моей непоколебимой волей отвезли в другую точку земли, в другое место, туда, где тоже я не остановлю течение времени. Только для этого. Без поэзии, без высшего блаженства.

…Без поэзии, без высшего блаженства! Вот оно, самое важное. Я знаю, что секрет жизни только в этом.

Ты остановишь время, но в круговороте человеческого существования тебя ждет другая жизнь. Это я уже тоже постиг.

Тору, как и мне, не дано испытать ни этой смутно тревожной поэзии, ни высшего счастья. Так я и буду его воспитывать».

…В этой точке своих размышлений Хонда окончательно проснулся: боль, осевшая в разных местах тела, и забитое мокротой горло подтвердили начало дня, подчинившись рабской обязанности снова собрать рассыпавшийся во время сна на части организм, он поднял свое тело с постели так, будто устанавливал старый складной стул. В комнате стало светло. Он привык сообщать о том, что встал, через установленный рядом с изголовьем домофон, но сейчас вдруг передумал: пошел за лакированной шкатулкой, достал оттуда документы Тору и внимательно перечитал нужные места.

  42