11 
— Что за манера вечно переходить на личное!
— Но это в самом деле личное.
— Ты не обязан развлекать меня, Саймон. Я люблю тебя.
— Спасибо. — Саймон нежно коснулся рукой спины Акселя. Давно желанное прикосновение принесло чувство острой радости.
— Если начистоту, я всегда чуть побаивался Джулиуса, — сказал Саймон. Это был шаг вперед: приближение к правде, некое исправление недавней лжи.
— Да, он иногда настораживает.
— Иметь такого врага не дай бог.
— Безусловно. Но нашим врагом он не будет. Так что тревожиться не о чем.
— Помню, как кто-то говорил, что он может быть и безжалостным, и циничным. — Похоже я хватаю через край, тут же мелькнуло у него в голове. Ведь никто так не говорил. Это просто мои ощущения.
— Нет, он не циник, — откликнулся Аксель. — Но порой может казаться циничным из-за своей необыкновенно глубокой честности. По словам Достоевского, голая правда так невыносима, что люди бессознательно примешивают к ней щепотку фальши. А что касается безжалостности, человек твердых принципов нередко выглядит безжалостным в глазах толпы. Джулиус никогда не соглашается на компромиссы. — А я соглашаюсь, подумал Саймон, да, мне понятен твой подтекст. — Джулиус человек без уверток. — А обо мне такого не скажешь, пронеслось в голове Саймона. Увертки — моя родная стихия.
— Да, конечно, — сказал он вслух.
— Оставь Джулиуса в своей квартире, и с него станется прочитать твои письма. Но можешь быть уверен, сам об этом и расскажет. Он жесткий, но мораль, которой он следует, привлекательна.
Уверен, что во мне немало привлекательного, подумал Саймон, но, думаю, моя мораль едва ли входит в этот список.
— Согласен. И кроме того, Джулиус очень красив. Ты разделяешь мое мнение?
— Красив. Евреи так редко бывают блондинами. Он, без сомнения, сефард.
— А разве он еврей? — удивился Саймон. Здесь тоже крылся подтекст. Аксель был безусловным юдофилом.
— Джулиусу почти незнакомо тщеславие. Это редкость.
— Не знаю, мне он всегда казался гордецом, — сказал Саймон, в ходе разговора о Джулиусе поневоле вспомнивший, как тот его игнорировал.
— Я говорил о тщеславии, а не о гордости, — возразил Аксель. — Это разные категории.
Аксель, одновременно с Рупертом занимавшийся в Оксфорде философией, часто любил поговорить об оттенках значения слов. Когда беседы велись с другими бывшими оксфордцами, Саймон, как правило, чувствовал себя неуютно. Сам он окончил курс истории искусств в Картланде. Но даже и по вопросам искусства Аксель нередко с ним спорил. И сплошь да рядом оказывался прав.
— Как ты думаешь, Джулиус объявится у Руперта или будет стараться держаться подальше?
— Конечно, объявится.
— И тогда может столкнуться с Морган.
— Это не наша забота, — ответил Аксель и проскочил на своем «хиллман минксе» перед мигающим светофором.
— А мы действительно опаздываем, Аксель.
— Не страшно, они с удовольствием пьют бокал за бокалом. Да! Ради бога, давай не будем засиживаться. В прошлый раз я едва увел тебя. Помни сигнал. Как только я начну поглаживать свой лацкан, ты начинаешь откланиваться.
— Но только не подавай знак слишком рано.
— Ты знаешь, как я ненавижу начинать пить спозаранку.
— Хорошо, будь по-твоему, — покорно ответил Саймон, всегда готовый пить в любое время.
— Руперт чересчур налегает на спиртное, — сказал Аксель.
— Не думаю. — Поскольку Аксель иногда намекал, что Саймону стоило бы пить меньше, Саймон, очень любивший приложиться к бутылке, изо всех сил старался уходить от этой темы.
— А я уверен, — настойчиво повторил Аксель. — Руперт держится так внушительно, что все невольно забывают о его уязвимости.
— Никогда не называл бы Руперта уязвимым.
— Он очень эмоционален. Его рассудочность поверхностна. А с другой стороны, ему всегда везло.
— Хочешь сказать, что ему не случалось проходить через испытания испытаний? Но он так умен, Аксель. И эта книга по философии…
— Посмотрим, чем окажется эта так называемая книга по философии. Скорее всего, винегретом эмоций.
— Только не начинай дразнить этим Руперта, Аксель.
— Ты милый заботливый мальчик и умница, что не забыл купить цветы для Хильды, хотя, по-моему, твой букет несуразно велик.
— Я нарочно купил несуразно большой букет.
11 
