Особенно,... 
53 
— Давай не будем спешить. Ну пожалуйста. Ведь мы только что были так счастливы.
— Жаль, что для счастья вам необходимо напиваться, — заявил Питер. — Думаю, это следствие высшего образования.
— Немного высшего образования в сфере хороших манер, безусловно, пошло бы тебе на пользу, — заметил Аксель.
— То, что вы называете хорошими манерами, — всего лишь обман и притворство. Мне лично больше нравится придерживаться истины.
— Истина нам дается только в результате долгого и напряженного труда, — сказал Руперт. — Повзрослев, ты поймешь это. Просто так, одним махом, истину не добудешь.
— Питер, прошу тебя, не начинай с нами ссориться, — взмолилась Хильда. — Мы все так рады, что ты здесь.
— Вы все каждый день налегаете на спиртное, так? Пьете во время ланча, пьете весь вечер. Никогда не ложитесь спать трезвыми. Это уже зависимость. Без алкоголя вам просто не обойтись. Сколько раз в день ты наливаешь себе стаканчик, мамочка?
— Питер!
— Цивилизация, Питер, построена на умолчании того, что ты думаешь, и подавлении первичных импульсов, — сказал Аксель. — Со временем ты это уразумеешь. А сейчас успокойся и не кидайся на всех.
— Питер, не порти нам удовольствие, — сказал Саймон.
— Вы сами начали. И я считаю вас лицемерами.
— Ой, Питер, Питер, что за дурацкое и нелепое обвинение, — покачала головой Хильда.
— Нелепое? Все вы здесь притворяетесь, что ох как любите друг друга. А ведь это не так. Стоит кому-нибудь выйти, и его обливают грязью. Вы делаете вид, что восхищаетесь моим отцом, а говорите, что его книга дрянь. Естественно, не в лицо, как можно. Я хотя бы…
— Питер, прошу… — Хильда.
— Достаточно, хватит, — Руперт.
Питер — по-прежнему со стаканом воды в руках — отступил до дверей в гостиную. Хильда в испуге суетилась возле, непроизвольно размахивая руками и как бы пытаясь не то схватить его и обнять, не то вытолкать, не дожидаясь еще худшего. Стоя около белого столика, Аксель с выражением скуки на лице неторопливыми движениями заканчивал приготовления к уходу. Саймон, так и не снявший венок, огорченно переводил взгляд с Питера на Акселя и еще огорченнее косился на пустой бокал. Возле садовой стены Руперт нервно пытался вернуть на место потревоженные Саймоном стебли роз. Дождь бледных лепестков вдруг хлынул на темно-синие островерхие шпили дельфиниума. Руперт, казалось, игнорировал происходившее. Саймон быстро плеснул себе джина. Морган, крепко упершись в землю широко расставленными ногами, смотрела на все с явным удовольствием. «Так их, Питер, так их!» — возбужденно выкрикивала она.
— О боже, какая жара! — простонала Хильда.
— Ну, господа, мы с Саймоном откланиваемся, — сказал Аксель. — Думаю, что без нас эта драматическая сценка пройдет удачнее. — Отобрав у Саймона бокал, он двинулся к дверям в гостиную.
— Кстати, а вы-то почему лжете? — закричал Питер, мощной рукой указывая на Акселя.
— Что ты хочешь сказать? — спросил тот, останавливаясь.
— Вы держите в страшном секрете свои отношения с Саймоном, так ведь? Нам вы, конечно, их открыли, потому что мы так называемые друзья и, безусловно, сохраним все в тайне. Вы точно знаете, что ради вас мы пойдем и на ложь. Но вам до смерти страшно, что все узнают. Вы тогда со стыда сгорите.
— Мне нечего стыдиться, — с искрами ярости в голосе сказал Аксель.
— Питер, пожалуйста, пойдем в дом! — взывала Хильда.
— Зачем же тогда утайки? Почему не сказать всем в Уайтхолле, что вы живете с мужчиной? Боитесь потерять тепленькое местечко? Боитесь, что назовут извращенцем? Почему вы не говорите правду?
— Питер, немедленно прекрати это! — выкрикнул Руперт. Отвернувшись наконец от стены, он безвольно взмахнул руками.
Пауза. Наконец Аксель заговорил. Голос звучал спокойно и холодно:
— Моя личная жизнь никого не касается. Будь я гетеросексуален, это ничуть не меняло бы дела. Почему я обязан докладывать Уайтхоллу, с кем сплю? Я член общества. Я в нем живу и работаю и по собственному разумению решаю, как делать это наилучшим образом. Ты обвиняешь нас в лицемерии. Допустим, это так. Мало кто начисто от него свободен. Но подумай-ка о своем поведении. По-моему, дело обстоит вот как. Почему ты отказываешься учиться? Отнюдь не по причине, о которой громко заявляешь, а потому что боишься сравнить свой интеллект с интеллектом ровесников, боишься сопоставления, боишься оказаться третьим сортом. И решаешь взять да и отказаться от любых состязаний. Прячешься в призрачном мире наркотиков, безделья и обрывков восточной философии, в которой, на самом-то деле, не смыслишь ни капли, и называешь это реальной жизнью. Если хочешь изменить наше общество — которое, я согласен, нуждается в изменениях, — то для начала научись думать, но для этого нужно выработать смирение, которое тебе и неведомо, и недоступно. Тебе кажется, что ты отказался от общества. Не отказался и не можешь отказаться. Ты всего лишь один из симптомов его разложения, жалкий маленький струп на большом общем теле. Ты часть общества и, судя по всему, решил ограничиться ролью бессильной и неразумной части. Если ты в самом деле хочешь устраниться, то эмигрируй или наложи на себя руки.
53 
