42 
Мне тогда было всего три года, и я почти ничего не помню. На самом деле я об этом вообще ничего не помню – равно как и ни о чем другом до трехлетнего возраста. Впрочем, у меня есть на то свои причины. По тем крохам информации, что иногда позволял себе обронить отец, я восстановил более-менее убедительную картину происшедшего. Порой миссис Клэмп тоже добавляла кое-какие детали, хотя, пожалуй, верить ей можно не больше, чем отцу.
Эрика тогда не было, он жил в Белфасте у Стоувов.
Агнес, огромная, загорелая, в ярком восточном платье и с ног до головы в бусах, вознамерилась рожать в позе «лотос» (в которой, по ее словам, и был зачат ребенок) и бубня «ом», а на все отцовские расспросы, где, мол, она была эти три года и с кем, отвечать категорически отказалась. И потребовала, чтобы он умерил частнособственнические инстинкты в отношении ее тела. Она прекрасно себя чувствует и беременна, остальное ему знать не обязательно.
Невзирая на отцовские протесты, Агнес обосновалась в их старой спальне. Быть может, в глубине души он был рад, что она вернулась, и даже лелеял безумную надежду, что она останется, – не могу сказать. Не уверен, что он такая уж сильная личность, хотя и напускает на себя мрачную задумчивость, когда хочет произвести впечатление. Подозреваю, маминой целеустремленности было более чем достаточно, чтобы с ним совладать. Во всяком случае, она своего добилась и провела две недели в неге и роскоши – тем пьянящим летом любви и мира и т. д.
Тогда еще ноги служили отцу исправно, и он резво курсировал между кухней, гостиной и спальней по разным поручениям Агнес, стоило той позвонить в колокольчики, пришитые к бахроме ее клешей, висевших на спинке стула возле кровати. Вдобавок отец должен был присматривать за мной. Я шастал где ни попадя, всюду совал свой нос, проказничал и бедокурил – как и положено любому здоровому трехлетке.
Повторяю, сам-то я ничего не помню, но, говорят, я обожал дразнить Старого Сола – дряхлого криволапого белого бульдога, которого отец якобы потому и держал, что тот был такой уродливый и не любил женщин. Мотоциклов он тоже не любил и, когда приехала Агнес, разъярился не на шутку – рычал, набрасывался, брызгал слюной. Агнес пинком вышвырнула его за ограду, и он с тявканьем убежал в дюны и не появлялся, пока она не засела в спальне всерьез и надолго. Миссис Клэмп утверждает, что советовала отцу избавиться от псины за много лет до происшествия, но подозреваю, что слюнявый, пропахший рыбой зверь с гнойными слезящимися глазками импонировал отцу именно своим уродством.
В один из душных летних дней сразу после полудня у Агнес начались схватки; обливаясь потом, она сидела в позе «лотос» и гудела себе «ом», в то время как отец кипятил воду и готовил инструмент, а миссис Клэмп промокала Агнес лоб и, по всей вероятности, потчевала ее историями о знакомых женщинах, которые умерли при родах. Я играл в саду, бегал в одних шортах и – полагаю – был только рад всей этой суматохе, потому что, свободный от родительской опеки, мог делать все, что заблагорассудится.
Чем я так разозлил Старого Сола – или это он от жары очумел, или, может, Агнес в день приезда действительно пнула его в голову, как утверждает миссис Клэмп, – понятия не имею. Но такой шустрый, вихрастый, чумазый, загорелый крепыш, как я, запросто мог затеять с псиной какую-нибудь шалость.
Дело было в саду, на участке, где впоследствии отец посадил овощи, когда помешался на здоровой пище. Мама вовсю пыхтела и тужилась – до разрешения от бремени оставался примерно час, – папа и миссис Клэмп были при ней, когда все трое (или хотя бы двое: Агнес наверняка было не до того) услышали из сада бешеный лай и долгий пронзительный вопль.
Отец бросился к окну, выглянул в сад и с криком вылетел из комнаты, оставив миссис Клэмп в полнейшем недоумении.
Он выбежал в сад и подхватил меня на руки. Бросился в дом, крикнул миссис Клэмп, уложил меня на кухонном столе и попытался остановить кровотечение полотенцами. Миссис Клэмп, ничего не понимая и весьма негодуя, принесла затребованное средство и чуть не бухнулась в обморок, увидев, что творится у меня между ног. Отец забрал у нее чемоданчик и велел вернуться наверх, к матери.
Через час я пришел в сознание. Я лежал в постели, накачанный болеутоляющим и без кровинки в лице, а отец отправился с дробовиком (потом он его выкинул) на поиски Старого Сола.
Нашел он его через пару минут, – собственно, не выходя из дома. Пес дрожал и скулил у подвальной двери в полумраке под лестницей, моя юная кровь на его слюнявых вонючих челюстях смешивалась с желтой слизью из уголков глаз; он поднял свою трясущуюся башку и умоляюще оскалился на моего отца, который вытащил его из укрытия и задушил.
42 
