Особенно,... 
179 
– Я согласен, – сказал Сцевола, верховный понтифик.
– И я, – сказал Флакк, принцепс сената.
– И я, – сказал Антоний Оратор.
– И я, – сказал цензор Луций Цезарь.
– И я, – сказал цензор Красс.
– И я, – сказал Квинт Анхарий.
– И я, – сказал Публий Сервилий Ватия.
– И я, – сказал, наконец, Луций Корнелий Сулла, поворачиваясь к Сцеволе. – Верховный жрец, ты приведешь к присяге новоизбранных консулов?
– Приведу.
– Я приму эту клятву, – громко сказал Цинна, – если увижу, что сенат проголосовал за это подавляющим большинством.
– Давайте разделимся, – мгновенно отозвался Сулла, – те, кто за эту клятву, пожалуйста, встаньте от меня справа, те, кто против – слева.
Всего несколько сенаторов оказались слева от Суллы, и первым из них был Квинт Серторий, его мускулистая фигура дышала гневом.
– Сенат разделился и наглядно выразил свои желания, – сказал Сулла с совершенно бесстрастным лицом. – Квинт Муций, ты верховный понтифик. Как ты будешь приводить к присяге?
– По закону, – быстро отозвался Сцевола, – сначала весь сенат отправится вместе со мной в храм Юпитера Величайшего и Превосходного, где flamen Dialis и я принесем жертву главному богу. Это будет двухлетняя овца, и священники Двух Зубов будут сопровождать нас.
– Замечательно! – громко воскликнул Серторий. – Готов держать пари, что, когда мы поднимемся на вершину Капитолия, все необходимые для обряда люди и животные уже будут ждать нас.
– После принесения жертвы, – продолжал Сцевола как ни в чем не бывало, – я попрошу Луция Домиция, сына последнего верховного понтифика, сделать предсказание по печени жертвы. Затем я поведу сенат в храм Симона Санка Дия Фидия, бога Пророческой Доброй Веры. Там, под открытым небом – как это требуется ото всех приносящих клятву – я потребую, чтобы новоизбранные консулы поддерживали «законы Корнелия».
– Тогда во что бы то ни стало веди нас туда, верховный понтифик, – потребовал Сулла и встал со своего места.
Приметы были благоприятными, особенно когда во время перехода из Капитолия в храм Симона Санка Дия Фидия надо всей сенатской процессией, пересекающей Сангийские ворота, высоко в небе пролетел орел.
Но Цинна вовсе не собирался поддерживать законы Суллы, он совершенно точно знал, как сделать так, чтобы его клятва не была клятвой. Пока сенаторы держали путь на вершину холма, в храм главного бога Капитолия, Цинна намеренно столкнулся с Квинтом Серторием и, незаметно для остальных, попросил его найти ему какой-нибудь камень. В то время как сенаторы передвигались от одного храма к другому, Серторий незаметно уронил камень в складки тоги Цинны. Тот смог удобно подхватить его левой рукой – камень был маленький, гладкий и овальный.
Еще с раннего детства, он, как и каждый римский мальчишка, знал о том, что для принесения тех высоких клятв, которые так любят дети – клятв дружб и вражды, страха и ярости, отваги и обмана, – необходимо выйти на открытый воздух. Когда приносятся клятвы, боги на небесах должны быть свидетелями, иначе эти клятвы не будут истинными и обязательными. Как и вся их детская компания, Цинна воспринимал этот ритуал всерьез. Но однажды он познакомился с сыном всадника Секста Перквиния, который, будучи дурно воспитанным, каждый раз нарушал данную клятву. Он был всего двумя годами старше Цинны, и научил его давать ложную клятву.
– Все, что ты делаешь, – говорил он, – держится на костях Матери-Земли. И потому, давая клятву, держи в руке камень. Тем самым ты вверяешь себя заботам богов подземного царства, потому что подземное царство также построено на костях Матери-Земли. А камень, Луций Корнелий, и есть эти кости!
И когда Луций Корнелий Цинна давал клятву поддерживать законы Суллы, то плотно сжимал камень в левой руке. Закончив говорить, он быстро преклонил колени на полу храма, который (поскольку храм был лишен крыши) был усеян листвой, хворостинками, мелкими камешками, галькой, и притворился, что поднимает свой камень оттуда.
– И если я нарушу свою клятву, – сказал он внятным голосом, – то пусть меня сбросят с Тарпейской скалы точно так же, как я сейчас бросаю этот камень!
Камень взлетел в воздух, ударился о неопрятные, облупившиеся стены и вернулся в лоно своей Матери-Земли. Никто, видимо, не придал значения его поступку, и Цинна вздохнул с большим облегчением. Очевидно, секрет, известный сыну Секста Перквиния, был неизвестен римским сенаторам. Теперь, когда он будет обвинен в нарушении своей клятвы, Цинна сможет объяснить, почему он не считал себя связанным ею. Весь сенат видел его бросающим камень, он обеспечил себя сотней непогрешимых свидетелей. Этот трюк никогда больше не сработает, но здорово помог ему сегодня.
179 
