– Конечно, верю.
И спрыгнула с каната. Охваченный ужасом, канатоходец последовал за ней в ее медленном падении, но она растворилась в лунном свете задолго до того, как удариться о воду…»
Булыжник пролетел всего в паре сантиметров от госпожи Хохлатки.
– Я все еще голоден! – завопил образина в измазанной золой мешковине.
К туловищу любимого главнокомандующего прислонили лестницу. Толпа не на жизнь, а на смерть боролась за то, чтобы влезть наверх.
– Подождите, подождите, сейчас вы будете смеяться, только дайте мне прочитать вам вот это.– Госпожа Хохлатка захлопала крыльями, потеряла место, откуда собиралась читать, и открыла книгу на девятой странице.– Боже! Боже! Почему ты меня оставил?
Полуденное солнце сначала сделалось коричневым, потом посерело, побледнело и наконец побагровело.
Толпа замолкла – потом занервничала – и впала в истерику.
– Фантомы! – закричали все, как один.– Все в бомбоубежища!
Мужчины, женщины и дети исчезали, проскальзывая в щели, трещины и штольни, пока госпожа Хохлатка не осталась наедине с любимым главнокомандующим и телом чернокожего обитателя рыночной площади, чей череп оказался пробит брошенным в госпожу Хохлатку булыжником.
– Слава тебе, Господи,– выдохнула госпожа Хохлатка.
– Какой потрясающе энергичный народ! – заметил Бог, зависая рядом на своей доске для серфинга.– Мэм.
– Бог?
– Вы меня звали, не правда ли?
– Я вас звала?
– Это место уже не то, что раньше, мэм. Не подбросить ли вас куда-нибудь еще?
Госпожа Хохлатка с облегчением закудахтала:
– О, Бог! Вы прибыли как раз вовремя! Они здесь просто каннибалы, просто каннибалы! Если это не слишком дерзко с моей стороны, я была бы очень благодарна, если бы вы отнесли меня обратно к нашему почтенному дилижансу.
– Залезайте на борт, мэм.– Бог придвинул доску для серфинга вплотную к висячим усам любимого главнокомандующего.– И держитесь крепче!
Госпожа Хохлатка потуже затянула шаль и стала смотреть, как голодный город уносится вдаль. Почему люди не ценят того, что так прекрасно и приносит такую пользу? Почему они разрушают то, в чем больше всего нуждаются? Госпожа Хохлатка не понимала людей. Она их в самом деле не понимала.
***
Снова усевшись на ступеньку веранды, я закуриваю еще одну сигарету. Что-то эта пачка «Мальборо» тяжеловата. Заглядываю внутрь. Платиновая зажигалка Юдзу Даймона. Сбоку надпись на английском, и я беру словарь, чтобы выяснить, что она означает: «Генералу Макартуру по случаю семьдесят первого дня рождения, январь 1951, от Комитета по репатриации граждан Айти – горячо просим помочь нашим братьям, захваченным СССР». Так, значит, эта зажигалка и в самом деле настоящая реликвия! Она наверняка стоит… сколько? Много. Слишком много. Я иду через дом обратно и выглядываю за дверь, но Даймона уже нет. Гул спортивной машины – может, его, может, нет – сливается с обычным дневным шумом. Это больше, чем мизинец. Я смотрю на нее, и мне становится грустно. Интересно, много ли граждан Айти увидели родные берега?
***
Паутина королевы Эрихниды
Питекантроп выглянул из гамака под днищем. Почтенный дилижанс совершал свое тряское ночное путешествие. Белые полосы и огоньки отражателей вспыхивали в несущейся навстречу непроглядной тьме, как лосось в реке гиперпространства. Питекантроп любил убаюкивающее покачивание гамака, когда дилижанс заносило на поворотах, и встречный ветер, что трепал ему волосы. Пегий кролик, завороженный светом фар, вжался в дорогу и, ничуть не пострадав, проскочил между колесами, едва не столкнувшись нос к носу с Питекантропом.
«Круто! – подумал кролик, обнаружив, что остался цел и невредим.– Ангел смерти – просто урод! Надо поскорей рассказать своим!»
Баю-бай… Питекантроп зевнул и скользнул обратно в гамак, устраиваясь поудобней посреди сломанных птичьих костей, севших батареек, замасленных тряпок и корочек стилтона. Последнее, о чем он подумал, засыпая,– что не почтенный дилижанс движется по земле, а земля движется под его древними неподвижными колесами.
Гул пылесоса в будуаре госпожи Хохлатки, как раз у него над головой, не дал Питекантропу досмотреть утренние сны, ему поневоле пришлось стать ранней пташкой. Почтенный дилижанс стоял неподвижно. Еще не успев вылезти из-под него, Питекантроп понял, что они заехали в место пожарче, чем секстет саксофонов в Сахаре. Пожевав жареной саранчи, он вылез и оказался в бесплодной охряной пустыне, где не было ничего, кроме булыжников, валунов и выбеленных костей всяких чудищ. Солнце, как голое глазное яблоко, не моргая, смотрело с неба, подернутого розоватой дымкой сухого зноя. Ветер пустыни даже не пытался остудить мир, по которому странствовал. Дорога бежала вдаль прямо, как математическая константа, стремящаяся к точке схода. Когда Питекантроп напряг мощные бицепсы, забарабанил в грудь, широкую, как три пивных бочонка, и испустил громоподобный рык, пустыня откликнулась кворумом квохчущих вскриков. Дверь дилижанса отворилась, и госпожа Хохлатка, встав на пороге, вытряхнула из скатерти крошки от завтрака.