– Ничего себе история.
– Это еще не все. Черт, зажигалка не работает. Секундочку…
Даймон наклоняется к Кофе, которая уже открывает свою фирменную сумочку.
– Я ужасно извиняюсь, что пришлось вас побеспокоить,– огромное спасибо.
Она даже сама зажигает ему сигарету, а потом еще одну для меня. Я смущенно киваю.
– Месть – лучшее лекарство. Ты, наверное, помнишь заголовки в местных газетках: «Кто пристрелил ударника?» Но удачное убийство – это лишь вопрос подготовки, тогда у полиции не будет ключа. Его жена выздоравливает в считанные дни. Она снова преподает в школе для слепых. Выбрасывает видеоигры. Приходит весна, оркестр «Сайте Кинен» едет в Иокогаму, и на этот раз она сама настаивает, чтобы они купили билеты в первый ряд. Все как в Прошлый раз, только это вызывает у нее больше радости. Совесть его не мучит – он всего лишь совершил акт правосудия, который должно было совершить государство, если бы полицейские были посообразительнее. Итак, они одеваются, ужинают при свечах в шикарном ресторане и занимают свои места в первом ряду. Вступают струнные – и она застывает. Ее глаза стекленеют. Она тяжело дышит. Он думает, что у нее приступ, и вытаскивает ее в фойе. «В чем дело?» – спрашивает он. «Второй виолончелист! Это он! Тот, кто изнасиловал меня!» – « Что? А как же ударник, которого я убил в прошлом году?» Она трясет головой, будто сошла с ума. «О чем ты говоришь? Второй виолончелист и есть тот насильник, клянусь могилой своих предков, и если ты не отомстишь за мою поруганную честь, я убью себя электрическим током».
– Невероятно! – выдыхает Кофе.– И что он, как бы, сделал потом?
Даймон поворачивается, Кофе закидывает ногу на ногу, и нас становится четверо.
– Пошел в полицию. Признался в убийстве музыканта-ударника. К тому дню, когда над ним начался суд, она обвинила в изнасиловании девять разных мужчин, в том числе министра рыболовной промышленности.
Бархотка в ужасе:
– Все это случилось на самом деле?
– Клянусь,– Даймон выпускает колечко дыма,– каждое слово – правда.
Когда я возвращаюсь к столику, передав Санте наш заказ, рука Даймона лежит на спинке стула Кофе.
– Типа… ага,– Кофе высовывает кончик языка между своих белых губ,– а вот и помощничек Санты.
Ее лицо густо накрашено. Бархотка, шурша колготками, разворачивается ко мне, и Годзилла просыпается.
– Юдзу-кан говорит, что ты в музыкальном бизнесе?
Я вдыхаю запах ее духов, приправленный потом.
– А я сейчас подрабатываю моделью, снимаюсь для рекламы крупнейшей в Токио сети клиник пластической хирургии.
Она наклоняется ко мне со своей «Ларк слим» в ожидании огня, и Годзилла угрожающе поднимает голову. Даймон через стол кидает мне зажигалку. Лицо Бархотки вспыхивает. И до этой минуты я ни разу не вспомнил об Андзю.
***
Когда мы вписываемся в первый поворот, секундой позже, чем «Судзуки-950» Даймона, Бархотка обвивает меня руками. Мой «Ямаха-1000» встает на дыбы и рычит, набирая скорость. Залитый солнцем стадион, золотые трубы, гигантский дирижабль «Бриджстоун»; руки Бархотки мешают мне сосредоточиться. Даймон сшибает ряд пляшущих разграничительных конусов, и сквозь этот грохот до меня доносится щенячий визг Кофе:
– Давай!
Бархотка шепчет мне вещи, предназначенные только для меня, и ее шепот обнаженным привидением извивается в лабиринтах моего внутреннего уха. Я так же тверд и переполнен, как топливный бак «ямахи». Кофе радостно восклицает:
– Лучше, чем в жизни! Дух захватывает!
– Даймон заходит на крутой вираж.
– Реальней, чем в жизни,– бурчит он.
Я гоню по той же полосе и в конце длинной прямой почти обхожу его, но Кофе смотрит на мой экран и говорит Даймону, где меня заблокировать.
– Мы тебя сделали! – смеется она.
Я проезжаю по масляному пятну на скорости 180 км/ч, нас заносит – пальцы Бархотки впиваются в меня, заднее колесо обгоняет переднее, но мне удается удержать мотоцикл на дороге. Срезаем через зоопарк – краем глаза ловлю проносящихся мимо зебр, их развевающиеся гривы. Кофе вынимает свой мобильный, тренькающий американский гимн, отвечает на звонок и расписывает, какой абсолютно невероятный вечер у нее выдался. Не раздумывая, я бросаю «ямаху» в длинный, крутой вираж, подрезаю Даймона, и мы мчимся голова в голову.
– Скажи, Миякэ, это такой же верный или такой же глупый тест на мужественность, как и любой другой, согласен?
Рискую взглянуть на него: