– Не так уж и много. – Она сделала еще глоток и посмаковала джин, как завзятый выпивоха. – Сам знаешь, Глен всегда снимал независимое кино, а мне больше по душе Берт Рейнольдс. У Хэллидея ни гроша за душой не было, на каждый фильм еле наскребал. Наверное, решил, что я богатенькая дамочка.
Трудно было поверить, что Глен Хэллидей, мистер Честность-воплоти, мог выступать в роли альфонса. Я был на его лекции в Нью-Йоркском университете, и еще раз, в Санденс, в тот же вечер выступал Клинт Иствуд. Нелегко было представить Глена в качестве жиголо, который торгует своей потасканной задницей, чтобы снять еще один фильм.
Наверное, все мысли отразились у меня на лице, потому что Иоланда незамедлительно подлила масла в огонь:
– Он прямо с катушек слетел, когда я отказалась продать этот дом.
Местечко неплохое, если у вас к таким местам сердце лежит. Но если бы у меня были ее деньги, вряд ли бы я остаток жизни жарился в пустыне. Я решил сменить тему:
– Вы тут надолго обосновались, Иоланда?
Наверное, выпивка делала свое дело, мне показалось, что улыбнулась хозяйка уже искренне:
– Думаю, да. Не пойми неправильно, с этим место меня связывают воспоминания. Ферма принадлежала Хэмфри. Это мой первый муж и единственная настоящая любовь, – пояснила она, слегка зарумянившись. – Когда я умру, дом отойдет нашему сыну. Он живет во Флориде. О, Хэмфри Марстон… Я так и не подыскала ему замену… – Иоланда мечтательно улыбнулась. – Остальные с ним и рядом не стояли.
Ее губы обхватили кусочек лимона. Иоланда пососала его и словно бы поцеловала, прежде чем бросить обратно в стакан. Меня начало обуревать нетерпение. Я не сомневался, что Хэмфри был отличным парнем, но к моим делам он отношения не имел.
– Давайте вернемся к Глену. Он что, был банкротом, когда женился на вас?
Иоланда бросила на меня скучающий взгляд, затем отхлебнула из стакана, и это, кажется, придало ей сил.
– Сам знаешь, какие он фильмы снимал, – раздраженно заговорила она, но потом немного смягчилась. – Он работал ради любви к искусству, а не за деньги. Все, что получал, спускал на выпивку. Страшный алкаш, а пить совсем не умел. Вот мой третий муж, Ларри, Ларри Бриггс, он как раз до Глена был, вот тот умел пить. – Иоланда почти кричала. – Надерется, и давай покупать подарки, тискать… – Она умолкла, рука взметнулась ко рту. – Что я болтаю…
Кажется, она смутилась.
Должен признать, представление задело меня за живое, и я не собирался этого скрывать:
– Не волнуйтесь, мадам, как говорят у нас в Техасе, мне на родео не впервой.
Иоланда хлопнула себя по бедрам, и я приложил все силы, чтобы не пялиться на сотрясения, которые вызвало это движение. А она уже хохотала во все горло:
– Это уж точно, парень! У тебя это на лбу написано! Хочешь знать, что мы с Гленом выделывали в койке, а?
– Мадам, я бы никогда… – запротестовал я, но потом пошел на попятный. – Раз уж вы об этом заговорили…
Как только эти слова вырвались у меня, я осознап всю глубину своего предательства. Что, черт возьми, я творю? Это же один из величайших мастеров американского независимого кинематографа. Человек масштаба Кассаветиса или Сэйлза. Я хотел отдать дань памяти значительному, почитаемому и вдохновенному таланту, который вытащил меня из убожества, а теперь снова тону в похабщине, от которой бежал пять лет назад. Тогда я снимал порнушку в долине Сан-Фернандо – не место, а настоящая кутузка, но счета надо было оплатить.
Два долгих года, проведенных в долине, разрушили наши отношения с Джилл. Помню, как-то по пьяни она сказала: «Ты столько времени снимаешь пизду, что ебать ее у тебя уже нет желания».
Бедолага, в какой-то мере она была права. Трахаться-то мне хотелось, но этого дерьма по горло хватало. Ко времени возвращения домой норму свою я уже набирал, хотя всегда ведь можно попробовать другую выпивку. Может, я слишком упрощаю, но искренне верю, что подобное дерьмо вытягивает из тебя душу. Знаю, бывают люди, которые в этом деле работают подолгу и каждый вечер смывают с себя вонь, только я не из таких. Плюс был один – я научился ставить свет и ловить хороший кадр.
Я жил в Долине – глупый юнец, который должен вести себя как ребенок в кондитерской, но на деле я чувствовал себя шакалом с геморроем и перебитыми лапами. Как-то в период затишья я пришел в засиженный блохами кинотеатр на Голливудском бульваре – там-то я и посмотрел «Лжецов из гнилой бухты». Хэллидей написал портрет городка в западном Техасе, так похожего на тот, в котором я вырос. Я попался на крючок. Вышел из задрипанного кинотеатра и понял: хочу делать то же, что делал Хэллидей. Это стало для меня спасением и мукой.