Тонио сам не заметил, как его собственная рука проникла под платье Доменико, однако когда он нащупал там маленький твердый орган, то тут же отпрянул, словно коснулся чего-то обжигающе горячего, а Доменико снова поцеловал его.
В какой-то миг они оба оказались на коленях, и тогда Доменико лег под Тонио на каменный пол и предложил ему себя кверху лицом, как женщина.
Это было тесно, ох, так тесно и так похоже на женщину, но гораздо теснее у самого входа и грубо, так что он заскрипел зубами и издал ужасный стон сквозь зубы. Он наносил все более и более твердые удары, пока не достиг оргазма и не перевалился на пол, весь дрожа.
Он сам не заметил, как отполз в сторону, но вот оказалось, что он уже сидит у зеркала и смотрит на девушку на полу, как она поднимается, лениво и грациозно, и встает над ним.
Тонио был настолько ошеломлен, что не мог говорить. Все случилось так быстро и было так похоже на то, что уже испытывал он раньше, без малейшей разницы! Он ощутил неосознанное желание подняться, схватить эту фигурку в объятия и осыпать ее поцелуями, съесть ее поцелуями.
А еще сорвать с груди эту красную ленточку и посмотреть, что же там, под нею!
Но Доменико уже расстегивал платье. Оно упало к его ногам. Увидев тонкую газовую рубашку, Тонио вздрогнул. Но рубашка тоже упала на пол, а большой белый парик был снят и отложен в сторону, и Доменико тряхнул влажными черными кудрями, высвобождая их вполне мужским жестом.
Тонио уставился на него во все глаза. Его тело не было телом женщины, совсем нет, но оно, конечно, не было и телом мужчины.
Грудь была плоской. Лишь объем легких придавал ей полную форму, и кожа, как и везде, была очень красивой. А короткий, но довольно толстый и твердый пенис явно жаждал получить то, что ему было доступно. Но самым загадочным во всем этом было то, что темные волосы вокруг него росли как у женщины, то есть не беспорядочно поднимаясь вверх по животу, а в форме перевернутого треугольника, с ровной верхней линией, словно проведенной с помощью бритвы. Это в точности было похоже на женский лобок!
Все в Доменико возбуждало Тонио: прекрасная кожа, тонкие, изящные ноги, красивое лицо с остатками грима и пышные темные волосы, ниспадающие на спину, как у тех больших мраморных ангелов.
И вот это неземное создание опустилось на колени.
Тонио отвернулся.
– Ты думаешь, я хочу от тебя то, что ты не можешь мне дать? – прошептал Доменико. – Возьми меня снова, и на этот раз на жестком полу, чтобы подо мной не было ничего, кроме твоей руки, – сказал он и лег лицом к полу, привлекая Тонио на себя сверху.
Тонио поднялся и посмотрел вниз, на маленькие ягодицы. Его захватило воспоминание о том тугом отверстии и о тепле внутри его. И, неожиданно для себя самого, он взгромоздился на это голое тело, ощутив его наготу сквозь грубую материю своей одежды, и впился зубами в нежную плоть шеи, когда Доменико подтянул его правую руку под свой гладкий живот и положил на его ладонь свой толстый, твердый член.
Тонио чувствовал, как напрягается его тело. Он задыхался. Теперь он снова был внутри мальчика и скакал на нем, нанося один яростный удар за другим. Он крепко держал его член, терзал его, дергал его так, словно хотел оторвать, а мальчик стонал на холодном полу, и когда Тонио достиг пика наслаждения, он почувствовал, как и Доменико под ним содрогнулся в оргазме.
Тонио откинулся в сторону и лег на спину в полном изнеможении.
Когда он открыл глаза, Доменико стоял перед ним полностью одетый, в алом плаще, наброшенном на плечо.
– Давай же вставай, нас уже зовут! – улыбнулся он. – А тебе еще надо снять грим!
Тонио почти не слышал его. Ему казалось, что перед ним женщина в мужской одежде, а перед этим он был мужчиной в одежде женщины. Опершись на локоть, Тонио приподнялся и попытался что-то сказать, но не смог.
Сумбур в голове нельзя было назвать раздумьями. А то, что он чувствовал, не было счастьем. Но это оказалось самым сильным облегчением, которое он когда-либо испытывал в жизни. Он молча сделал все, что советовал ему Доменико.
В темноте кареты, всю дорогу до дома графини Ламберти, расположенного на дороге в Сорренто, он покрывал Доменико поцелуями. А когда мальчик засунул руку ему в штаны и нащупал тот самый шрам за его членом, Тонио сдержался и не ударил его. Сдержался, потому что с легкостью мог сокрушить Доменико голыми руками, ибо тот сам хотел быть смятым, раздавленным всей тяжестью тела Тонио, жаждал, чтобы им обладали, – даже здесь, в этой тряской карете.