34 
Он сорвал свою маску, отер с лица пот и на миг закрыл глаза.
Они вернулись домой всего за два часа до начала представления в театре. Распустив длинные черные волосы, устремив глаза куда-то в пустоту, Марианна стояла словно завороженная. А потом, заметив озабоченное выражение на лице Тонио, поднялась на цыпочки и поцеловала его.
– Но, мама! – неожиданно отпрянул он. – Там, у дверей собора… Неужели кто-то… Кто-то тебя…
Он замолчал, совершенно не в силах продолжать.
– Кто-то меня – что? Что с тобой? – спросила она несколько раздраженно и тряхнула волосами. Лицо ее заострилось, рот растянулся в удивленной улыбке. – Я не помню ничего такого, что произошло у дверей собора. Мы разве были у дверей собора? Прошло уже столько часов! А кроме того, – Марианна усмехнулась, – есть кому защитить мою честь – у меня есть ты и Алессандро.
Тонио глядел на нее почти с ужасом.
Она села перед зеркалом, и Лина начала расстегивать ей платье. Все движения матери были плавными, хотя и не очень уверенными. Марианна подняла стеклянную пробку одеколона и поднесла ее к губам.
– Что мне надеть, что мне надеть? А ты! Посмотри на себя! Ты ведь всю жизнь умолял взять тебя в оперу! Да ты знаешь, кто поет нынче вечером? – Она повернулась к нему, опустив руки на подушки скамейки. Платье сползло с плеч, и груди почти обнажились, однако Марианна, в данный момент напоминавшая обиженного ребенка, этого не замечала.
– Но, мама, мне кажется, что я видел…
– Да прекрати же наконец! – Внезапно она повысила голос. Лина в изумлении отпрянула, но Тонио не шелохнулся. – Перестань так на меня смотреть! – закричала мать еще громче, зажав уши руками, словно сама не могла вынести своего голоса. Она начала задыхаться, и ее лицо исказилось.
– Нет-нет, не надо… не надо, – прошептал он. Погладил ее волосы, похлопал по плечу, и она наконец сделала глубокий вдох и обмякла всем телом. Потом, снова взглянув на него, делано улыбнулась, стала опять сияющей и пугающе красивой. Но длилось это лишь мгновение. Глаза ее наполнились слезами.
– Тонио, я не сделала ничего плохого, – стала жаловаться она, словно была его младшей сестренкой. – Ты не осмелишься мне все испортить, ты не сможешь! За все эти годы я первый раз вышла из дому на карнавал. Ты не… Ты не…
– Мама! – Он прижал ее лицо к своей куртке. – Прости меня.
Как только они вошли в ложу, Тонио понял, что вряд ли сможет что-либо услышать.
Это не было для него сюрпризом. Он уже знал, что, если в трех театрах одновременно дают три разных представления, люди неизбежно начнут перемещаться между театрами и в этой суматохе толком не увидят ни одного из спектаклей. Катрина Лизани, в белой атласной маске, уже сидела в ложе, спиной к сцене, и играла в карты со своим племянником Винченцо. Младшие Лизани махали и шикали тем, кто внизу, а старый сенатор, муж Катрины, дремал в позолоченном кресле, порой просыпаясь только для того, чтобы пробормотать, что пора ужинать.
– Иди сюда, Алессандро, – сказала Катрина, – и расскажи, правда ли все то, что говорят про Каффарелли. – Она зашлась в смехе, прежде чем Алессандро успел поцеловать ей руку, а потом махнула Марианне, чтобы та села подле нее. – А ты, моя лапочка, просто не представляешь, что значит для меня видеть тебя здесь, такую веселую! Наконец-то ты ведешь себя по-человечески!
– Но я – человек, – прошептала Марианна.
В том, как она прильнула к Катрине, было что-то трогательно детское. Тонио казалось невероятным, что она испытывала привязанность к кому-то, что он сам мог что-то значить для нее. Ему показалось, он сейчас заплачет. Или запоет.
– Ну давай же, твой ход! – сказал Винченцо.
– Не понимаю, – брюзжал старый сенатор, который, впрочем, был намного моложе Андреа, – почему я должен ждать начала всей этой музыки, прежде чем мне подадут ужин.
Лакеи в ливреях разносили бокалы с вином. Старый сенатор пролил вино, и оно растеклось красным пятном на его кружевном воротнике. Сенатор беспомощно уставился на пятно. Когда-то он был красивым мужчиной и до сих пор производил довольно внушительное впечатление. Его седые волосы плотными волнами ложились назад от висков. У него были черные глаза и крючковатый нос, и когда он поднимал голову, то казалось, он очень гордится своим носом. Но в этот момент он был больше похож на ребенка.
Тонио сделал шаг вперед. Партер, как и все три яруса над ним, был уже заполнен.
Маски повсюду – от гондольеров в яме до рассудительных торговцев с их одетыми строго в черное женами на самом верху. Гул голосов и звон бокалов накатывали волнами в каком-то неуловимом ритме.
34 
