128 
— Я немедленно ухожу со службы.
— Отлично. Спасибо. В таком случае прощайте.
— Прощайте.
Ни один из нас не протянул руки. Я шагнул за порог, и дверь тотчас за мной захлопнулась.
Я дошел до сквера на набережной, затем обернулся и посмотрел на дом. Показалось мне или в самом деле за темным окном второго этажа виднелось чье-то лицо? Пройдя еще немного вперед, я пересек мостовую и пошел по набережной. Был прилив, вода стояла высоко, от нее веяло холодом и легким запахом гнили, она несла всякий хлам — так близко от меня, что, казалось, можно достать рукой. Ветер дул резкими обжигающими порывами. Я двинулся на восток, затем повернул на север, к Кингс-роуд.
Ганнер все-таки отомстил. Отомстил сильнее, гораздо сильнее, чем если бы физически напал на меня, расквасил мне лицо или переломал ребра. Я чувствовал себя морально выпотрошенным. Я позволил ему надеть на меня ослиную маску мелкого низкого циника и не сбросил ее. При воспоминании о том, что я говорил и каким топом, я закрыл глаза и заскрипел зубами. Этому никогда, никогда не изгладиться из памяти! Ганнер заявил, что я теперь навсегда останусь с ним, но и со мной навсегда останется мой собственный образ — каким я выглядел в его глазах, каким я был. Я же смирился с представлением Ганнера обо мне — о том, что случившееся не глубоко меня задело, что я превратился в напыщенное, толстокожее ничтожество, закосневшее в своей иронии и обиде. Неужели он этому поверил? По всей вероятности; да к тому же Ганнеру вовсе не обязательно знать мое душевное состояние — в этом состоит безжалостная логика, с которой я обязан считаться. Если уж он пошел на такую, в общем, существенную уступку, признав, что я способен ему помочь, то, конечно, он имеет право использовать меня, как ему угодно. И ему вовсе не обязательно утруждать себя выяснением того, что я думаю. Он мог даже счесть это неделикатным. Его устраивало — при той настоятельной потребности во мне, какую он испытывал, — видеть во мне циника, и я все сделал, чтобы подкрепить такое его мнение обо мне. И он сказал: «Прощайте». Все они теперь распростились со мной — Бисквитик, Ганнер, Китти. И вся удивительная история осталась позади. А я вернулся туда, где мне и надлежит быть, к тому, на что я обречен с детства, — стою один на холодной улице, без пальто.
ПОНЕДЕЛЬНИК
— Что это с Хилари? — спросила Эдит Уитчер у Реджи Фарботтома.
— Горюет из-за своей девчонки.
— А что с ней случилось — забеременела?
— Нет, ее выкинули из пантомимы.
— Бедненький Хило — это после всех-то интриг. Неудивительно, что у него такой вид, будто его сейчас вывернет наизнанку.
— А он и в самом деле какой-то зеленый.
— Может, у него к тому же еще и грипп.
— Попытаемся пообщаться с ним?
— Пытаться общаться с Хилари — все равно что послать спутник на Марс.
— Неважно, попытаемся. Хилари!
— Хилари-и! Ау-у! Хило!
— Да? — Я сидел за своим столом, а они обменивались репликами у меня за спиной. Утро сегодня, в понедельник, было холодное, желтое, и сквозь эту желтизну виднелся Биг-Бен.
— Хилари, вы принимаете нашу волну?
— Да.
— Вы в порядке? У вас не грипп?
— Да. Нет.
— Что он хочет сказать своими «да», «нет»?
— Да — я в порядке, нет — у меня нет гриппа.
— Хилари…
— Да?
— Что вы там пишете? Могу поклясться, это не имеет отношения к работе.
— Он пишет письмо своей девушке.
— Если угодно, то это прошение об отставке.
— Ну, конечно, как он мог остаться после того, как его девушку выкинули из пантомимы, — это же себя не уважать!
— Нам повезло: сегодня Хилари упражняется в остроумии.
Я запечатал прошение об отставке и отослал его со Скинкером, который тоже — только более дружелюбно — осведомился, не заболел ли я. Скинкер только что оправился после гриппа и подробно рассказал мне о том, как он болел, а теперь, судя по всему, свалился Артур. Это было приятное известие, поскольку я сейчас вполне мог обойтись без Артура. Да и он не станет завтра ждать меня к себе, поскольку знает, как я боюсь подцепить заразу. Теперь мне предстоит за месяц подыскать себе работу. А это штука нелегкая.
Я чувствовал себя бесконечно усталым и даже не пытался заняться делом. Накануне я вернулся домой около полуночи. Я не стал выяснять, когда ушла Томми, так и не дождавшись меня. Около полудня я вышел из своего учреждения и позвонил Кристел из автомата близ Скотланд-Ярда. Я очень редко звонил ей, хотя знал, что ей было бы приятно услышать мой голос, что она сидит дома одна, шьет и думает обо мне.
128 
