132 
— А, эта… Что сегодня на ужин?
— Суп из чечевицы. Тушеный цыпленок. Стилтонский сыр.
— Отлично.
— Расскажите мне что-нибудь.
— Что?
— Что угодно. Я изнываю от скуки.
— Одна девушка только что дала мне пощечину.
— Великолепно. Томми?
— Нет. Горничная леди Китти.
— Ну и дожили же вы, что вас бьют по щекам горничные. Очевидно, пытались ее поцеловать?
— Да.
— Вы ведете себя как последний грубиян. Я полагаю — это от раннего созревания. А что думает леди Китти?
— Она не знает.
— Почему вы так считаете?
В самом деле — почему? Неужели Бисквитик рассказывала Китти о моих идиотских поцелуях? Меня окружали страшные, опасные тайны. Я испугался, стало отчаянно стыдно.
— Ни на что другое я не годен — вот только целовать горничных за кустом и получать пощечины. Я ушел со службы.
Клиффорд задумчиво просвистел три поты, продолжая помешивать свое варево.
— Почему?
— Из-за Ганнера.
— Значит, вы опять с ним виделись после нашего разговора в парке в среду.
— Да. Я виделся с ним вчера.
— И он сказал, чтобы вы ушли?
— Более или менее. А вообще все было совсем не так, как вы думаете. — Я палил себе в рюмку шерри и сел на свое обычное место.
— У вас что, так и не произошло трогательного примирения?
— Нет.
— Вы подрались?
— Нет.
— Тогда что же, черт подери, произошло между вами?
— У нас было клиническое интервью.
— Потрясающе. Опишите.
— Со мной не соскучишься, верно? Можно взять этих орешков?
— Да, но только не слишком много. Продолжайте.
— Он ненавидит меня, — сказал я, — и перестать ненавидеть — не в его власти. Вот этого я как раз не предвидел. Как и вы, я считал, что будет либо примирение, либо драка. А поскольку я не считаю его законченным идиотом, мне казалось, что если он хочет видеть меня, значит, имеет в виду что-то вроде примирения.
— Вы мне этого в среду не сказали.
— Как и вы, я не всегда говорю то, что думаю.
— Я не знал, что вы были так оптимистично настроены.
— А я и не был. Но я, видимо, надеялся… сам не знаю, чего я ждал…
— Вы ведете себя совсем иначе, чем я, поэтому иногда я просто вас не понимаю. Вы надеялись, да? И до сих пор еще надеетесь? Вы, конечно же, понимали, что абсолютно наивно ждать примирения — искренности, смирения, в любом случае это была бы безусловно комедия, и все же не слишком ли требовать такого от столь преуспевающего человека, как Ганнер?
— Но вы же сами в среду говорили, что ждете именно этого, что потом из меня сделают блудного сына, вы же сказали: «Я все это вижу».
— Как вы только что заметили, я не всегда говорю то, что думаю.
— А-а. Значит, вы этого опасались?
— Хоть вы и тугодум, но иногда и до вас доходит.
— Но одного Вы могли не опасаться: дружбы между мной и Ганнером не возникнет. Это абсолютно исключено.
— Вот и прекрасно. Но вы так и не описали мне ту клиническую сцену.
— Она была задумана одним из психоаналитиков Ганнера. Он, оказывается, хотел встретиться со мной только для того, чтобы избавиться от эмоций, подобно тому, как обезвреживают бомбу, взрывая ее под контролем. Только взрыва на этот раз не произошло. Оба мы были холодны, как лед.
— Хватит, опять стало ужасно скучно. Расскажите лучше, что он говорил.
— Он сказал, что ему стало легче от того, что он произнес имя Энн при мне. Сказал, что его ненависть ко мне постоянно оживляла ее, сделала жутким призраком.
— А, понятно, — задумчиво произнес Клиффорд, глядя на меня в упор. — Это уже имеет какой-то смысл. Это я могу понять.
— А я не уверен, что могу. Вот, примерно, и все. Говорил только он. Я же вел себя, как редкостный кретин, бесчувственный зомби. Ганнер вынудил меня быть таким.
— Это я тоже могу понять.
— Затем он простился со мной и отослал.
— Предварительно порекомендовав уйти со службы.
— Да.
— И, однако же, вы снова встречались с ним сегодня.
— Откуда вы знаете?
— Я шел за вами следом по лестнице. Что же произошло сегодня?
Я, конечно, не собирался рассказывать Клиффорду об этой пренеприятной истории, которая произошла между Кристел и Ганнером.
— Да ничего особенного.
— Вы лжете. Он знает, что вы встречались с его женой?
— Нет.
— А вы встречались еще раз — после среды?
— Да.
132 
