Особенно,... 
175 
Ким и Кит — вот кто мужики. Да, приятель, мужики. Мужчины. Доходит? Мужчины. Они плакали, когда плакалось, они знали мягкость женщин, они, с искорками смеха в глазах, смаковали свое пиво — и они же, когда наступало время, выходили к черте метания и делали с дротиками то, что должны были сделать. Помните: они во всем идут до конца. Вот чего все Гаи Клинчи этого мира никогда не смогут понять. Кит часто недоумевал, почему Николь Сикс оказывает ему все эти услуги. И искать причину в такой области, как его характер, приходило ему на ум в последнюю очередь. Но теперь (эти слезы, эти дротики, эти опилки) все казалось ему возможным. Мы стремимся к успеху. И я могу с этим управиться. Для такого парня, как Кит, — и она, должно быть, почувствовала это — не существует ничего, чего он не сумел бы достичь, что оказалось бы ему не по плечу. Такой парень, как Кит, пройдет весь путь. Нет преград для такого, как он.
Малышка увидела отца — тот сидел на своем всегдашнем месте. Она попыталась к нему подползти. Прошло некоторое время, но ближе она не оказалась. Прошло еще некоторое время, но ближе она не оказалась. Кит переступил через нее и из гостиной попал в спальню. Малышка перевернулась в его сторону — или попыталась это сделать. Ведь Кит просто оказался чуть дальше от центра ее поля зрения. Он переступил через нее и из спальни попал в ванную. Малышка снова перевернулась. Упершись ладошками в пол, она посмотрела вверх и воззвала к нему. Кит наклонился, поднял на руки эту тяжелую жизнь (а они, да, они тяжелы, даже самые легкие из них, все те возможности, которые так плотно упакованы в деток) и, сделав единственный шаг, оказался посреди кухни.
Там, в усталой своей прозрачности, стояла его жена. Кит молча передал ей освещенную улыбкой малышку. Не сделав ни шагу, он прислонился к дверному косяку и, критически кривясь, стал наблюдать за тем, как Кэт, с неуклюже скрюченной над ее тощим плечом Ким, готовит бутылочку, то и дело роняя что-то из рук и оступаясь. Кит вздохнул. Кэт обернулась к нему с бледным промельком в лице — то была просьба о снисходительности, а может, даже и улыбка. Да-да, муж, блин, о котором можно только мечтать, подумал Кит. Вдруг, откуда ни возьмись, — кучи денег. И дом весельем озарился. Все это было правдой, за исключением веселья в доме. В доме Кит постоянно кипел от ярости, какой больше нигде не испытывал. Все в этом доме раздражало его и бесило.
Он уселся и принялся за бефстроганов, за обычные свои «Особые милфордовские оладьи». Рот его был набит, к тому же он все утро, да и потом, после полудня, выпивал в «Черном Кресте», поэтому, когда ему вздумалось спросить Кэт о ее метрике, он, казалось, произнес:
— У тебя бефтрика есть?
— У меня что? — осторожно спросила Кэт. Неужели Кит выражает неудовольствие ее стряпней? Никогда этого прежде не случалось. Она готовила для него все, чего бы он только ни пожелал. А тушеное мясо с картошкой и любовно заправленные специями ирландские рагу безмолвно отошли в прошлое дня через три после их женитьбы.
— Метрика. Листок бумаги, на котором написано, сколько тебе лет.
— Нет, Кит, нет у меня ничего такого.
— Ну а когда ты родилась в таком случае? — сказал он, направив на нее вилку.
— …Родилась? — Кэт, подумав, назвала год.
Он прекратил жевать.
— Но тебе же, значит, и двадцати двух еще нет! Нет, милая, здесь какая-то ошибка, уж это точно. Быть не может… Знаешь, на что это похоже? На фильм ужасов. Ну, где пташка мила, молода и все такое — до последних пяти минут. Тогда она… ну, как эта вот наша колонка. Ни с того ни с сего вдруг превращается в пепел и дым. В пепел и дым.
Кит покончил с едою молча, пару раз прервавшись на перекур. Потом сказал:
— Ну, Клайв, давай. Поднимайся-ка, приятель.
Огромный пес с трудом встал с полу. Правая задняя лапа была у него приподнята и дрожала.
— Давай-давай, малыш. Нечего нам сидеть здесь, в этом долбаном грязном хлеву, так или нет?
Клайв мрачно подошел к входной двери. Длинную свою голову он повернул набок — словно бы, готовый к казни, уложил ее на невидимую плаху.
— Нет, ни в коем разе. Мы уходим.
Взглянув на жену, пояснил:
— Куда? На работу. В приличном обществе.
Протянув руку, он снисходительно провел по щеке ребенка костяшкой пальца и — возможно, с чрезмерной горечью — добавил:
— Ни черта ты не смыслишь в моих дротиках. Не знаешь, что они для меня значат. — Брови его задрались. Взгляд опустился. Медленно покачивая головой, он повернулся к двери. — Никакого… понятия.
175 
