Последние отзывы

  37  

Последний шаг на каждом из этих трех поприщ ознаменовывался триумфом. Школяр, делавший победоносный переходный шаг, являлся в обитель науки в праздничном кафтане и с таким большим, как сам почти, горшком каши, приготовленной с роскошью не в пример обыкновенным кашам. На поверхности горшка возлежали дары наставнику: кусок шелковой материи и медный ключ к дверям дальнейшей грамотности — гривна медных денег.^[39] Это лакомое приношение, как для питомцев, так и для воспитателя, без сомнения, осуществляло изречение, приводимое в пример периода уступительного: хотя корень учения горек, но плоды его сладки. Соблаговолив принять дары и совершив обряд поднятия дароносного отрока за уши, выше стола, с пожеланием: «вот какой расти», учитель повелевал ученикам закрыть книги (что исполнялось с живейшим удовольствием), ставил между невкусной умственной пищей вкусную кашу и погружал в недра символического яства ложку — сам и птенцы его. Яство сие снедалось столь благоговейно, что каждая оброненная из ложки крупинка призывала на небрежно ядущего удар грозной тройчатки, — каковая, для сей именно цели, возвышалась в левой руке наставника над головами детей, как меч Дамокла. Бедные невинные существа получали урок, который, конечно, не удерживался у них в памяти, пока наступало время приложить его к делу, урок, с какой осторожностью и умеренностью надлежит пользоваться благами жизни. По окончании трапезы сам наставник возглашал: «едят убозии и насытятся», и выходил из храма Минервы; за ним в шумном шествии ученики выносили пустой горшок и вешали его на самый высокий кол плетня, охраняющего вертоград просвещения от нашествий невежественных животных. Потом, из того же плетня, запасались они палками, и с расстояния, указанного перстом наставника, разбивали сосуд, еще так недавно услаждавший их вкус. По совершении такого, по-видимому, неблагодарного поступка, будущие казаки бросались подбирать черепки, и кто успел нахватать их побольше, тот вяшшего удостаивался одобрения из уст педагога. И черепки летели в воздух один выше другого: испытывались упругость и метательная сила детской руки. О, где та творческая кисть, которая воспроизвела бы нам сияющий гордым и вместе добродушным самодовольствием лик куренного ментора — корифея и Пиндара этих олимпийских игр, теперь так далеких от нас, казаков стареющегося поколения!..

И под грубой внешностью этого школьного обряда не была ли сокрыта разумная мысль о необходимости для детей, призванных к славному поприщу военному, о необходимости образования нравственно-умственного, неразлучно и неразрывно с развитием внешним, с образованием гимнастическим?

На таких именно началах учреждена в Черноморском войске с 1849 года гимназия с благородным при ней пансионом. Сверх общеустановленного курса введены в старшие классы войсковой гимназии военные науки, фехтование, маршировка, стрельба, верховая езда и плавание. В зависимости от этого среднего учебного заведения, благодетельно приспособленного к военному призванию общества, существует в Черноморье восемь заведений низших. Из них при двух окружных училищах, в куренях Уманском и Полтавском, учреждены благородные пансионы. Заведение для воспитания детей женского пола предназначено учредить при недавно открытой Мариинской женской пустыни.

Высший класс начинает живо чувствовать потребность воспитания женского пола. Это в естественном порядке и ходе дел. Но как должно быть составлено и направлено общественное воспитание женщины в высшем сословии черноморских казаков? Этот вопрос был затронут и решен еще недавно. При учреждении в Донском войске института для воспитания благородных девиц, в 1850 году, было предназначено в нем до десяти вакансий для дочерей дворян Черноморского войска. Так как дело касалось войсковой казны, из которой должна была производиться плата за черноморских пансионерок, то войсковому начальству сделан был запрос: нужно ли и полезно ли предположенное для дочерей черноморского дворянства институтское воспитание? Тогдашний начальник войска, знавший край и общество, как ни кто другой, и любивший говорить правду с истинно-военным прямодушием и беспристрастием, отвечал следующим замечательным мнением:^[40]

«Дворяне Черноморского войска не обладают недвижимыми имениями, крестьянами населенными, и не имеют никаких фондов, от которых могли получать доходы без личного труда. Напротив, дворянин в Черноморском войске поставлен в обязательство быть лично земледельцем и сельским хозяином, точно так же, как и простой казак, с той только разницей, что первый обязан, соразмерно с большинством своих нужд и потребностей, более трудиться, чем последний: потому-то и для того-то первому дается более земли, чем последнему. В этом и состоит некоторое различие, но отнюдь не отличие в быте дворянина и казака. В сущности же быт обоих одинаков: как тот, так и другой получают только в пожизненное пользование землю, но никаких, кроме личного труда, посредствующих пособий к извлечению для себя польз из земли».

  37