Особенно,... 
119 
— Вы помните кардинала Иннитцера, отец? Он продал Вену Гитлеру. Он призвал все свое стадо смириться с Гитлером.
— Но Ватикан никогда не одобрял этого, — парировал священник.
— Ватикан, — возразил Ватцек-Траммер, — прославился в истории тем, что всегда опаздывал. — Старый Эрнст по-прежнему читал все, что попадало ему в руки.
Затем послали за мной, и мы вместе, Эрнст и я, выпрямили жестяные формы бедного дедушки и обложили его вокруг снегом, чтобы сохранить тело холодным, пока не будет готов гроб.
— Это был удар или что-то в этом роде… его сердце не выдержало, одним словом. Но, на худой конец, это не самые плохие похороны, о которых мне доводилось слышать.
После чего мы пошли домой, Эрнст и я. Я был уверенным в себе десятилетним мальчуганом; если я и ощущал себя брошенным своей семьей, то я, по крайней мере, ощущал себя в хороших руках. Вряд ли чьи-то руки могли быть лучше, чем Эрнста Ватцека-Траммера. Хранителя семейного альбома — птичника, почтальона, историка, человека, сумевшего прожить долго. Ответственного, наконец, за то, что я уцелел и принял оставленное мне наследство.
Двадцать первое наблюдение в зоопарке:
Вторник, 6 июня 1967 @ 6.45 утра
Уборщики клеток появились немногим позже 6.30. О. Шратт открыл им центральные ворота. Он протянул цепочку через вход, хотя над ним висит табличка «ВХОДА НЕТ» — но висит она так, что я не могу ее прочесть.
Уборщики клеток народ угрюмый и грубоватый; они вошли в Жилище Рептилий и вышли оттуда со своими принадлежностями, после чего всей толпой направились в Жилище Толстокожих.
Затем я подумал, что, если О. Шратт отойдет подальше от ворот, я сразу же попытаюсь уйти. Мне хотелось оказаться, как бы невзначай, за пределами зоопарка, когда О. Шратт будет уходить. Может, я даже увижу, куда он пойдет!
Завтракает ли О. Шратт, как нормальные люди?
Но кто-то вроде утреннего сторожа встретил его у ворот. Они перекинулись между собой несколькими фразами. Возможно, новый сторож пожурил О. Шратта за то, что он напялил при таком солнце дождевик. Но О. Шратт просто испарился: он перешагнул через цепь в воротах, и я даже не заметил, в какую сторону он повернул.
Мне пришлось ждать, пока новый сторож совершит свой первый раунд обхода. Когда он, наконец, вошел в Жилище Мелких Млекопитающих, уборщики клеток все еще торчали в Жилище Толстокожих. Но прежде чем я покинул свою зеленую изгородь и вышел через центральные ворота, я успел увидеть, как новый сторож включил инфракрасный свет! Забавно, но я не помню, когда О. Шратт успел его выключить. Эти наблюдения, кажется, измотали меня вконец.
Но когда я вышел за пределы зоопарка, никаких следов О. Шратта я не обнаружил. Я пересек Максингштрассе, направляясь в кафе. Сел там за крайний к тротуару столик и сказал, что буду ждать семи, когда они откроются.
Мой забавный официант расставлял по столикам пепельницы. Должно быть, он работает с утра до полудня, оставляя свободные вечера для того, чтобы стряпать тайные отчеты и готовить следующий день.
Он окинул меня взглядом с неизмеримым лукавством. Он позволил мне встретиться с ним глазами и дал понять, скосив глаза, что заметил мой мотоцикл на том же самом месте, что и вчера днем. И это все: он просто показал мне, что он это знает.
И неожиданно я начал ощущать легкое беспокойство по поводу моего возвращения в Вайдхофен — и того, что этот чертов официант узнает меня в день освобождения. Я должен замаскироваться! Поэтому я решил сбрить волосы.
Но когда официант принес пепельницу на мой столик, послав ее легонько, словно карту, через стол, я набрался храбрости и спросил, был ли он в Хигзингере, когда здесь попытались выпустить на волю зверей — лет двадцать назад.
Он сказал, что здесь его не было.
— Но ведь вы должны были слышать об этом, — настаивал я. — Никто не знает, кому пришла эта идея. Его так и не опознали.
— Да, — сказал он, — от него остались лишь косточки, как от ягненка.
Видишь? Хитрый паразит. Он обо всем знает.
— Как вы думаете, какой человек мог это сделать?
— Сумасшедший, — ответил он. — Настоящий псих.
— Вы хотите сказать, — произнес я, — что это был кто-то с врожденным умственным изъяном? Или кто-то, кто в прошлом испытал разочарование и крушение всех надежд?
— Вот именно, — кивнул он, по-прежнему насмехаясь надо мной — о, пройдоха! — Именно это я и хотел сказать.
119 
