100 
— И что же?
— Не знаю.
— Значит, ты хочешь?..
— Деталей и подробностей.
Деми назвала ему дату в середине января и сказала:
— В конце недели я еду домой. Так что можешь приехать в пятницу или в субботу. Переночуешь. Никаких формальностей. Будут только члены семьи.
— А Гвин будет?
— Нет. У него какие-то дела с Себби.
— Отлично, Деми.
Теперь Джина больше не смотрела на Ричарда как на безумного. Теперь Джина смотрела на Ричарда как на больного. А как же он смотрел на нее? Он наблюдал, как, стоя у плиты, Джина жарит ему отбивную. Ее хрупкая фигурка, изгиб открытой шеи… Кто-нибудь, кто не очень хорошо знал Джину, мог бы подумать, что этим оттенком запекшейся крови ее волосы обязаны листьям и молодым побегам тропического кустарника, обычно называемого хной. Но при одном лишь упоминании о хне Джина хмурилась и никогда ею не пользовалась. Ричард мог бы выступить ее свидетелем: ей не было в этом никакой необходимости. А как он когда-то зарывался лицом в эту улику, эту достоверную информацию, как смотрел на нее, воображая себя в пробковом шлеме — автором самоубийственных путевых заметок (медленный водопад, темные изогнутые стебли виноградной лозы); эта неподдельная каштановость в слюне его любви. Но это уже было в прошлом. Теперь секс для него был повсюду и нигде.
Он рассказал Джине о приглашении Деми.
— Прекрасно, — ответила Джина. — Я могу съездить к маме. А о чем ты собираешься писать в своем очерке? О том, как ты его ненавидишь?
Ричард поднял на нее глаза. Он считал, что об этом никто не знает.
— Я не ненавижу его.
— А я ненавижу. А ты просто думаешь, что его романы — дерьмо. Ты это собираешься написать?
— По правде говоря, не знаю, как я мог бы это сделать. Все подумают, что это из зависти.
— А что слышно от Гэл?
— Ничего нового.
— …Нам надо поговорить.
— Я знаю.
— И не откладывая надолго. — Овальное лицо Джины низко склонилось над миской с кашей. Она из провинции, а там все хорошо: мешки с пшеницей, светло-золотистый яблочный сидр. — Как нам быть на Рождество? Надеюсь, Лизетта сможет помочь. И это должно быть немного дешевле, ведь ей не надо будет прогуливать школу. Тебе нужно отдохнуть.
— Ну, отдохнуть — не совсем то слово. Я собираюсь работать.
— Но все же ты сможешь сменить обстановку, — сказала Джина. — А это и есть отдых.
Один парень на свой сорок первый день рождения купил себе спортивный автомобиль и, сидя за баранкой, с ревом преодолел кризис среднего возраста.
Другой после смерти матери занялся разведением роз.
Кто-то, после того как его брак развалился, отправился путешествовать: сначала — в Израиль, а потом — в Африку.
Все они страдали. Страдания эти были посланниками смерти.
Некто, кого мучили механические шумы в ухе, прикрепил к ботинку зеркальце и подолгу стоял в местах, где толпились женщины.
А другой, зачесывавший себе волосы наверх от правого уха, вообще отрекся от любви женщин и стал искать любви мужчин.
Еще один (он еще мог различать проезжающие мимо автобусы) начал отвечать на предложения, которые оставляют на карточках в телефонных будках на углу.
Все они сравнивали то, что с ними было, с тем, что будет.
Один стал воздерживаться от употребления мяса, рыбы, яиц и плодов, пока они сами не упадут на землю.
А другой растолстел, и ему стали сниться сны о том, что он не лезет ни в одну дверь.
Еще один купил электрическую соковыжималку и стал бояться электричества.
И все они видели то, что осталось позади. Если бы они заглянули в будущее, то смогли бы увидеть и то, что лежит впереди. Но они решили не смотреть. И все же в три часа ночи что-то будит их, шипя, словно магниевая вспышка старого фотоаппарата, и они пересматривают свою жизнь, выискивая в ней крупицу информации.
— Так что же, в конце концов, означает «назвать шефом»?
— Ну, если вы назвали его шефом. Короче, вы его оскорбили.
— А что такого обидного в слове «шеф»? Таксисты частенько говорят пассажирам «шеф». Не вижу ничего обидного.
— Я его спрашивал. Он не помнит. Единственное, что он знает, что если тебя назвали шефом, то это нехорошо.
— Да с какой стати мне было называть его шефом? Зачем мне это надо? С чего бы это я вдруг стал называть его шефом?
— Ваша правда. Но такие уж они, наши цветные братья.
100 
