42 
Рейчел, со своей стороны, в какой-то момент сказала:
— У тебя такое вкусное дыхание. — Она засмеялась. — Не сладкое — просто вкусное.
Хотя и совершенно необъяснимо, но это было правдой — девчонки не раз говорили мне то же самое (огурец с перечной мятой — лучшее описание, какое мне удалось из них выжать). Все равно это замечание меня глубоко тронуло. Было бы здорово, так сказать, сдать вахту и полностью отдаться этому ощущению, как чему-то не относящемуся ни к прошлому, ни к Дефоресту, ни к три- хомонаде, ни к будущему. Но я должен был сперва заполучить Рейчел, а на остальное и потом будет время.
Я покинул поле тактильной битвы, поднес обе руки к ее лицу, положил ладони ей на щеки и легонько поцеловал в губы. Часто в подобных ситуациях девушки выглядят печальными, даже если они на самом деле не печальны. Именно так Рейчел и выглядела: насупленной, красивой, утомленной, с ясными глазами.
С тех пор как я первый раз ее поцеловал, прошло тридцать минут. Я знаю это, поскольку как раз закончилась пластинка (позже я замерил время звучания для своих записей). Но пластинка не отключилась автоматически, как полагается любой нормальной пластинке: эти бесстыжие «Битлы» надрезали последнюю бороздку, так что
Cussy Anny hople — wan Cussy Anny hople — wan, -
до бесконечности, пока тебя не задолбает и ты не поднимешь иголку. (Джеффри утверждал, что это какая-то фраза, пущенная задом наперед, но я так и не удосужился проверить.)
С полминуты я притворялся, что не замечаю. Затем воскликнул: «О черт!» Я вскочил, снял иглу с пластинки и сел спиной к Рейчел. Музыка была не более чем журчанием, предназначенным заглушить любые неловкие звуки в процессе моих домогательств. Теперь нас окружала гулкая тишина.
— Ты помял пиджак, — сказала Рейчел. Ее голос звучал словно издалека.
Я посмотрел вниз: пиджак был и вправду помят. Я уперся взглядом в ковер.
— Кстати, где Дефорест? — Я счел, что это прозвучит основательнее, если я останусь сидеть спиной.
— В Оксфорде. Проходит собеседование.
— Да? — произнес я непроницаемым тоном. Интересно, почему я не прохожу собеседования? — И когда он вернется?
— Завтра. Но потом он поедет стрелять в Нортгемптоншир.
— Стрелять? Что это значит?
— На охоту. Ну, знаешь, из ружья.
— Ага. Значит, он этим занимается, да? — Буржуйство и мясоторговля: они наверняка еще и извлекают из этого прибыль.
— Не то чтобы… — Я услышал, как она сдерживает зевок. — Друг пригласил его на уикенд.
Она сделала ударение в слове «уикенд» на первый слог. Влияние Дефореста. Я повернулся к ней, улыбаясь.
— Это значит, что ты сможешь пойти сегодня вечером в кино. В «Классике» идет «Разрыв» Шаброля.
Она прикрыла глаза и печально кивнула. Я наградил ее жарким поцелуем.
Вдруг мы услышали шум со стороны лестницы, как если бы вся победоносная футбольная команда после финала «Кубка» сбегала по ступенькам. У нас с Рейчел едва хватило времени, чтобы сесть прямо с испуганными и виноватыми лицами, прежде чем дверь в мою комнату распахнулась. Над нами нависла круглая голова Нормана. Он не обратил никакого внимания на Рейчел.
— Давай наверх. Твой папаша здесь.
— Что? Здесь?
— Ну да. Давай. — Он повернулся, чтобы уйти.
— Слушай, Норман, подожди секунду, — сказал я. — Ты не мог бы сказать ему, что я болен или что меня нет? Какого черта он вообще приперся? — Я почти не делал поправку на Рейчел, заранее объяснив ей, что моя сестра непостижимым образом вышла замуж за этого бешеного кокни: «Он совершенно безвреден, большой оригинал, конечно же не в ладах с головой, пусть тебя не пугает то, что он говорит или делает» и так далее.
— Нет, тебе нужно подняться. Дженни просила. Она думает, что я его забодаю или что-нибудь в этом духе, если тебя там не будет. Это Рейчел?
— Да. Рейчел, это Норман.
— Привет, — жизнерадостно сказала Рейчел. Она сидела, обняв руками колени.
— Чу. — Брови Нормана поползли вверх, голова запрокинулась: это могло означать либо отвращение, либо зависть — я не мог понять что именно. И еще я не мог понять, как ему удается вести себя столь оскорбительно, никого при этом не оскорбляя.
— Ладно, давайте, — сказал он, — оба. — Норман энергично замахал в сторону двери, подгоняя нас. — Его баба тоже здесь, — добавил он таким тоном, как будто они пришли независимо друг от друга.
— Ты хочешь сказать: его любовница?
42 
