58 
— Привет, народ, — сказал мой брат, усевшись перед нами на скрипучий кофейный столик. — Что с тобой, Чарли? Дерьмово выглядишь. Нет, правда.
— Я и чувствую себя дерьмово, — ответил я.
Элейн начала с шумом высасывать последнюю жидкость из кубиков льда, так что Марк забрал у нее стакан и снова наполнил джином.
— Элейн, я должен поговорить с отцом по важному делу, поэтому Трейси и прочие остаются ужинать, хорошо? Мы поедем назад…
— Послушай, я же говорила тебе, мне нужно быть…
— Да. Говорила. — Он подошел и уронил ей на колени связку ключей. Затем потрепал меня по волосам. — Ничего, не вешай жопу. — Он направился к окну, где присоединился к остальной компании.
— Почему ты не пошлешь это жирное дерьмо куда подальше? — спросил я громко.
— Твоя правда.
Я попросил ее подвезти меня до Лондона, и она согласилась.
Элейн неотрывно смотрела на Марка, который, пританцовывая на месте, хвастался своему Папе, как быстро он может доехать сюда из Лондона и вернуться обратно.
— Этот ебаный… — она осекласо. — Черт. Прошу прощения.
— Да нет, все нормально.
Итак, начался новый этап моего перехода к зрелому возрасту. Оглядываясь назад, я думаю, что без этого можно было обойтись, все это выглядит ничего не стоящим и маловажным. Последующие три недели можно назвать Упадком, или обыкновенной деградацией. Единственная претензия на оригинальность здесь только в том, что я не прекратил свою работу. Конечно, я перестал ходить в школу, но, невзирая ни на что, занимался по утрам математикой и каждый вечер как минимум час изучал Вергилия. Сверх того, я добросовестно читал литературу тошноты, меланхолии и абсурда — Сартра, Камю, Джойса. Я блуждал по убеленным сединой греко-римским трагедиям в переводах «Пингвина». Я вновь открывал для себя Лира, а также Гамлета и Тимона. Я впитывал наивную сексуальность Шелли и Китса и брал в оборот «Волю в Дурмане» Харди. Я занимался исследованиями.
В остальном же я старательно избегал мытья, культивировал бессонницу, не чистил зубы, выкуривал в день по двадцать сигарет «Капстен» с повышенным содержанием никотина. Я пачкал ногти горелыми спичками; я обрек свои ноги гниению заживо; я пестовал зловонное дыхание и разил им без промаха. Я шел гулять, одевшись не по погоде, часами сидел в подземке, глотая копоть, брызгал кашлем в тусклые витрины магазинов. Я пил виски и играл с Норманом в карты ночи напролет. Я никому не звонил, и никто не звонил мне. Я ложился пьяный, спал, не раздеваясь, и каждое утро просыпался, объятый ужасом. Взросление давалось мне нелегко.
Чтобы расплатиться с Норманом по карточным долгам, я даже пошел работать, не на железную дорогу, разумеется, а просто вылизывать тарелки в один ресторанчик, всего на неделю, по вечерам, по фунту стерлингов за смену. Ресторан был столь солидным заведением, что моим чуть ли не единственным занятием во время работы было сидеть на кухне, оборудованной по последнему слову техники, курить сигареты и слушать ворчание Джо, нашего повара. Джо, молодой самолюбивый повар, в основном готовил бифштексы с жареной картошкой всяким случайно забредшим сюда пакистанцам и был уже сыт этим по горло. Он мечтал стряпать экзотические блюда в каком-нибудь стильном ресторанчике. В этой связи, когда кто-нибудь заказывал бифштекс с картошкой и суп, Джо норовлл харкнуть в него, дабы выразить свое презрение к подобному отсутствию фантазии у клиента, к тому же он где- то слышал, что стильные повара всегда харкают в суп, как только подворачивается возможность. Посуду после этого мыл я.
В мой последний вечер у нас был всего один заказ: бифштекс, жареный картофель и суп. По зрелому размышлению Джо, чтобы я не скучал, предложил мне самому туда харкнуть. Я харкнул от души.
Джо посмотрел в тарелку, затем на меня.
— Это нельзя подавать, — сказал он.
Поворотный момент, момент развязки, оказался не менее банальным, чем сам Упадок.
В понедельник ближе к вечеру я бесцельно катался по кольцевой линии подземки. На одной из станций вошел еще не старый горбатый бродяга, который давно уже примелькался мне в городе. (Я видел его столь часто, что при встрече мы чуть ли не кивали друг другу.) Поскольку от его ног мало что осталось, он прыгал по городу на двух обшарпанных костылях. Эти упражнения заставляли его потеть, и он изрядно пованивал, достаточно для того, чтобы заслужить от меня прозвище Ходячая Подмышка.
58 
