47 
Туманы вызывали изморозь. В одно мгновение все снасти покрывались ледяной щетиной и походили на взъерошенных белых ежей.
Опасными стали ураганные вещры, налетавшие с материка. Они поднимали с ледяного купола промерзшую, почти остекленевшую снежную пыль и гнали ее с такой силой, что она все разрушала и сглаживала на своем пути. Стремительные ледяные иглы превращали в труху пеньковые тросы, толстый березент делали похожим на кисею, а заржавленные цепи полировали до блеска.
В такую погоду без защитных очков не выйдешь на мостик, а об охоте на китов нечего было и думать. Суда отстаивались в бухтах, под защитой ледяных гор и скал.
После сильных ветров по океану еще долго гуляла крупная зыбь, мешавшая охотиться.
Частые штормы разбивали плавающие луга фитопланктона в клочья, рачки-черноглазки опускались на глубину. Все реже и реже встречались спокойно кормящиеся киты.
Экипаж «Пингвина» по-прежнему занимался буксировкой, но это было не легче охотьь В бурную погоду сдавать кита на базу — целое искусство. Ие вовремя дашь ход, не так повернешь штурвал или замешкаешься — и мощная волна как пустышку подбросит китобоец и ударит о корпус флагмана. Такие случаи бывали. Нет-нет да и поцелует невзначай кто-нибудь китомаму. От этого остается вмятина и выговор неудачному судоводителю. Необходимы большая осторожность и расчет.
Охотиться нам удавалось лишь в утренние часы, пока не было сообщений об убитых и оставленных «на флаге» китах.
В свежую погоду гоняться за китами было сложно. Высокий нос китобойца обдавало брызгами, гарпунерская площадка становилась похожей на каток, а пушка — на странное сооружение из хрусталя и стали. Глыбы льда нарастали в клюзах и на якоре. Отяжелевший нос судна глубоко зарывался в воду. Брызги долетали до мостика. Приходилось почти каждые два-три часа скалывать лед и прогревать пушку горячей водой. И так до темноты.
После тяжелой вахты, предельно усталые и мокрые, мы возвращались в свои каюты, раздевались, меняли белье и валились на жесткие койки, чтобы забыться в четырехчасовом сне.
Обычно в такие часы в тесную и сотрясающуюся от ударов волн каюту ко мне тайно приходила Леля. Нагнувшись надо мной, она едва касалась губами виска и спрашивала:
— Трудно тебе?
— Ничего, не беспокойся… вытерплю. А как ты себя чувствуешь? Плохо одной?
— Не тревожься… справлюсь. Все будет хорошо. Весной мы придем встречать тебя вдвоем.
Нежность Лели и ее прикосновения были столь реальны, что, проснувшись, я не мог понять: куда она делась?
Такие посещения приносили облегчение и в то же время пугали. Как-то я спросил у Черно-скула: не посещает ли его во сне кто-нибудь из знакомых женщин?
— Посещает, — со вздохом сказал он. — Это в долгом плавании у многих бывает. В результате сердце смягчается, даже к тем, кто недостоин этого. Потому что память обманывает нас. Все далекое и недосягаемое всегда привлекательнее того, что есть на самом деле.
Он, видимо, намекал на жену, которая ушла от него.
* * *
За всю неделю нам удалось убить только небольшого кита минке, который годился в детеныши блювалу.
— Надо бы еще разок сходить к островам Земли Грейама, — сказал Черноскул. — Что-то не видно Сигге Хаугли. Не рассердился ли он на нас?
Киботоец «Джеффрис» действительно нигде не показывался, хотя флотилия «Эребус» продолжала охотиться невдалеке.
В начале февраля неожиданно куда-то исчез кашалот, оставленный «на. флаге» китобойцем «Морж». Потратив на поиски более двух часов, мы по радио запросили у диспетчера: верно ли у нас записаны координаты? Ошибки не было, но диспетчер все же посоветовал для уточнения связаться с капитаном «Моржа» Вильямом Кравецем.
Получив наш запрос, капитан «Моржа» сперва недоумевал. Потом стал ехидничать:
— Ветра не было, убитого кашалота далеко отнести не могло. Может, вы не в том квадрате ищете? Или иностранцы по ошибке подобрали нашего кита? У нас на хвосте кашалота вырублен номер китобойца — римская цифра. VII. Сходите к «Эребусу» и проверьте, всякое в море бывает.
Мы еще раз осмотрели указанный квадрат моря и направились к далеким дымам дрейфующих кораблей-фабрик флотилии «Эребус»,
Несмотря на жирный и густой дым, валивший из труб плавучих фабрик, вокруг «Сэра Джемса Кларка Росса» и «Эребуса» с криками вились доминиканские чайки и поморники. Это были грузные, обожравшиеся птицы, которые не садились, а плюхались в загрязненную и затянутую жиром воду, выхватывали из нее выброшенные отходы, жадно заглатывали их и с трудом вновь взлетали.
47 
