Видя, что ее обошли, Гера в бешенстве запретила нашей дочери Илифии, богине-повитухе, помогать Лето.
Девять дней белокурая северянка корчилась в муках, грозивших никогда не кончиться. Она стонала и жаловалась, что не смертна. Ее жалобы привлекли всех богинь, и они обступили пальму — единственное дерево на плавучем острове; под ней и лежала Лето. Одна богиня вытирала ей лоб, другие приподнимали ее под мышки всякий раз, когда думали, что наступает конец ее мучениям. Тусклые волосы Лето взмокли от пота, расширенные глаза стали темно-синими, приобрели оттенок моря перед грозой. Песням Муз не удавалось заглушить крики Лето; питье из собранных Деметрой трав, которое давала нимфе Гестия, не помогало; даже моя дочь Афина, опираясь на свое копье, острие которого касалось водяного свода, ничего не могла поделать и только смотрела на это отчаяние.
Наконец неподвижная Фемида заявила:
— Никто не вправе препятствовать появлению на свет детей царя богов.
Тогда богини, объединив свои мольбы, отправили Ириду-посланницу к Гере, чтобы убедить мою супругу отпустить Илифию, посулив в подарок от меня янтарное ожерелье девяти локтей. Поняв, что, если она откажется, я приму самые суровые меры, Гера согласилась.
О жены, сколькие из вас, подобно Гере, пополнили свою шкатулку изменами мужей? Ваши груди, ваши уши украшаются и отягчаются дарами, предназначавшимися отнюдь не вам. О Гера! Как тяжелы твои сундуки!
Итак, Илифия спустилась на Делос, воткнула свой факел под пальмой и приняла у Лето сначала мою дочь Артемиду, потом, сразу же после нее, моего сына Аполлона.
Когда водяной свод раздвинулся и тучей радужных брызг упал в море, клин диких лебедей появился в небе и семь раз облетел остров. Седьмой день месяца посвящен Аполлону; лебедь — его птица, а пальма — его дерево.
Позже, выражая свою благодарность плавучему перепелиному острову, где он увидел свет, Аполлон попросил моего брата Аида закрепить блестящий Делос четырьмя каменными столпами в центре эллинского мира.
Природа и нрав Артемиды.
Ее подвиги и предметы ее ненависти.
Эфесская статуя
Надо ли мне описывать красоту Артемиды? Тысячи и тысячи раз ваши ваятели хотели запечатлеть в мраморе ее порыв, ее летящую поступь. Похоже, стремительное совершенство Артемиды было их наваждением. Гордая, мускулистая, с безупречной грудью, непревзойденная бегунья, чьи ноги едва касаются земли, — некоторые считают ее такой же красивой, как сама Афродита, причем обладающей гораздо более естественной красотой. Но, увы, никто из мужского пола не смог заключить эту красоту в объятия.
Артемида — неприступная девственница. Она отказалась от любой близости, от любого соприкосновения и объятия с кем-либо, кроме нескольких избранных нимф, поскольку страшится и брезгует оказаться оплодотворенной. Боится ли она познать муки своей матери, которые та претерпела, производя ее на свет? Полагаю, что да, но замечаю в этом упрямом целомудрии еще одну причину.
В отличие от Афины, которая не вышла замуж из-за того, что слишком меня любила и потому не нашла во всей Вселенной ни одного бога, способного сравниться со мной, Артемида, почти уверен, отказалась от супружества из ненависти ко мне, ненависти тайной, но стойкой и живущей в ней с юных лет, ненависти, в которой она не признается. Артемида видела, как ее мать, оставленная мною, вернулась на туманный Север, питая свое одиночество воспоминаниями о ночи на Тасосе, единственной ее счастливой ночи, и о своих трагических родах, в то время как Гера продолжала восседать на престоле подле меня.
Страх страдания и унижения привел к тому, что Артемида ненавидит само мужское начало, оплодотворяющее, а потом оставляющее, а заодно и тех, кто ему покоряется. Она отвергает богов и мужчин, потому что они похожи на меня. Она презирает влюбленных женщин за их слабость и неспособность к одиночеству, за то, что они похожи на ее мать. Даже то, что у нее есть брат-близнец, тяготит Артемиду и вызывает у нее досаду.
Однажды, когда Артемида была еще совсем маленькой, я взял ее на колени; она вырывалась, отбрыкивалась, пыталась меня оцарапать, но запуталась пальчиками в моей бороде. Я спросил со смехом, что ей подарить. Она в ярости ответила:
— Хочу лук и колчан со стрелами, как у моего брата Аполлона!
Я исполнил ее желание, не сказав, конечно, что оно значит на самом деле; ведь оружие, которое она собиралась носить на плече, было всего лишь олицетворением того, что ей от рождения хотелось бы носить в паху. Эта богиня так никогда и не смирилась с тем, что она не бог.