Неудержимая и одинокая, Артемида убегает ночами в горы, ее путь на скалистых гребнях можно проследить по движению полумесяца, венчающего ее прическу. Силы, которые она не использует в любви, Артемида тратит на охоту. Не желая давать жизнь, она сеет своими стрелами смерть, ей нужна борьба и победа. Она настигает ланей на бегу, покоряет диких зверей, выходит на арену. Отказываясь быть любовницей, Артемида становится укротительницей.
Это она, помимо прочих своих подвигов, разделалась с Алоадами: Отом и Эфиальтом. Парочка негодяев, так и не переставших расти, стала наведываться в наши края и творить злодеяния. Боги отчаялись когда-либо поймать их.
Однако случилось так, что на острове Наксос Алоады наткнулись на Артемиду. Красота моей дочери немедленно их восхитила и прельстила, возбудив желание. По своему обыкновению, они, не особо церемонясь, попросту предъявили богине чудовищные знаки своей похоти. Вряд ли было умно выставлять напоказ в столь монументальном виде то, об отсутствии чего у себя Артемида всегда сожалела. Это лишь усилило ее мужененавистничество. Когда Алоады погнались за ней, она превратилась на их глазах в лань, потом в женщину, потом снова в лань. Пробегая меж ними туда-сюда, она так раззадорила их, что Кошмар с Глупостью совсем потеряли голову и, торопясь схватить ее, да еще в потемках, укокошили друг друга. Торжествующая Артемида побежала ко мне с вестью, что злодеи лежат бездыханными там, где упали. Я передал обоих моему брату Аиду, и тот змеями привязал их к столпу в глубинах Преисподней. Алоады по-прежнему там. Но иногда ночью воспоминания об Эфиальте посещают женщин во сне, и тогда слышно, как они стонут или кричат.
Было у Артемиды немало и других жертв, которые заслуживали гораздо меньшей кары, чем получили. Я вам рассказывал, как Орион, прекрасный рассветный охотник, по приказу моей дочери был укушен скорпионом за то, что вызвал ее на состязание по бегу. Упомяну также своего правнука Актеона, который как-то раз, проходя мимо со своими собаками, остановился посмотреть сквозь листву на купание Артемиды в ручье; она превратила его в оленя — и юношу растерзала собственная свора.
Артемида не выносит ни соперничества, ни насмешек; можно подумать, она обязалась постоянно и повсеместно преследовать виновных. Она не только убивает зверей или отдает им на растерзание своих отвергнутых воздыхателей; умирающие при родах женщины — тоже жертвы ее стрел. Ее ненависть ко всему мужскому, к парам, оплодотворению, потомству распространяется и на семьи, один вид которых ее ранит и раздражает. Именно ею было наложено долгое проклятие, тяготившее Атридов. Но ведь ненависть весьма часто выражает сожаление или боль от отсутствия чего-либо. И тогда стремятся уничтожить тот образ жизни, что сами хотели бы иметь, и тех, кем хотели бы быть.
Эта девственница, такая цельная на первый взгляд, наименее простая из богинь. Предоставляю вам возможность самим поразмышлять над комплексом Артемиды.
Еще одно слово по поводу моей охотницы. Я вам упоминал недавно о ее бесчисленных статуях; надо сказать, есть одна, которую вы уже не первое тысячелетие упрямо называете Артемидой (или Дианой) Эфесской, хотя она никогда не изображала Артемиду. Какие невежественные завоеватели, какие близорукие или самодовольные книгочеи решили объединить лесную бегунью, бесплодную укротительницу с этим тяжеловесным, неподвижным божеством в тиаре и узком платье, расшитом знаками зодиака, которое предлагает взору то, что вы принимаете за гроздья женских грудей? Полно вам! Позвольте мне наставить вас на путь истинный по поводу таинственной эфесянки. Подойдите поближе, присмотритесь. Эти продолговатые мешочки, что теснятся на ее животе, вовсе не многочисленные груди, а яйца. В ее плетеной тиаре проделана дверца, похожая на городские ворота, но также на леток в улье. Подойдите еще ближе, и вы различите на ее платье и мантии пчел, чередующихся с животными зодиака. А там, где появляется пчела, и я неподалеку. Пчела — мое насекомое, как орел — моя птица, а дуб — мое дерево. Пчелы и коза выкормили меня на Крите, когда я был слабым, скрываемым ребенком.
Эфесская статуя — олицетворение пчелы-царицы, плодовитой и полновластной правительницы улья, и одновременно олицетворение царствующей женщины, правительницы городов во времена матриархата, что предшествовали моему воцарению. Это не моя дочь, это — моя мать.