79 
«Посмотрите на эти массивные спайки над сильвиевой бороздой — они превращают переднюю и среднюю доли в единую, неразделимую массу, — доктор говорил с едва заметным акцентом, это был даже не акцент, а особая, немецкая интонация, но она была. — И смотрите в этой области dura matert[9] — твердая мозговая оболочка — плотно приросла к мозговой ткани».
Я посмотрел в указанное им место… Самое ужасное, что я увидел, был гной — желтоватая творожистая масса, которую Сарториус рукой извлек из полости черепа и положил на чашку весов. Отложив в сторону инструменты, Сарториус вымыл руки под струей воды из душа.
«Однако, вы не могли не заметить, что большая часть черепа и мозга осталась совсем нетронутой. Это здоровые участки. К великому сожалению, я не могу в ходе данного исследования сказать, обязаны ли мы столь выраженной сохранностью черепа и мозга лечению, которое получал здесь покойный. Все, что мы можем утверждать, так это то, что мистер Эвандер Прайн, страдавший третичным сифилисом, прожил намного дольше, чем можно было надеяться. Пусть это послужит нам своеобразным утешением. В своих рассуждениях я основываюсь на труде «Лечение венерических заболеваний» доктора Рикорда. Могу подтвердить его находки: при третичном сифилисе в ткани имеются узлы, глубоко расположенные гуммы — ячеистые бугорчатые образования и очаги некроза, то есть омертвения». — До сих пор доктор говорил голосом, лишенным всяких эмоций, поэтому я был поражен, когда в его тоне прозвучало что-то человеческое. «Слишком поздно, — сказал он, — слишком поздно, даже для Сарториуса».
Было очень легко ошибиться в своих суждениях об этом человеке и воспринять его как бездушного специалиста-врача, способного огорчаться только от профессиональных неудач, и приписать ему земные, чисто практические мотивы… Однажды он попросил у меня разрешения провести на мне маленький эксперимент. Мне предложили лечь на кушетку и присоединили к голове два проводка, идущих от двух полюсов электромагнита. Электроды он приложил к моим вискам. От них он отвел еще два электрода, которые были припаяны к иглам, упиравшимся в вощеные бока вращающегося цилиндра, помещенного в большой деревянный ящик. Работая с проводками, Сарториус объяснял мне суть задуманного опыта. Цилиндр вращался маленьким медным паровым двигателем. Вся процедура продол жалась несколько минут, и, как обещал доктор, я не почувствовал ни боли, ни неудобства — я вообще ничего не почувствовал. Потом Сарториус продемонстрировал мне, что отпечаталось на боках вощеного барабана; как он объяснил мне, это было графическое представление электрической импульсации моего головного мозга. Я увидел правильные кривые, очень похожие на синусоиды, которые я сам чертил, изучая в школе математику. Этот замечательный прибор был изобретением доктора Сарториуса. Он сказал мне, что в целях своего исследования он предположил, что я человек с вполне нормальным мозгом — если я сам в этом сомневаюсь, это мое частное дело — и выдам ему нормальную картину колебаний электрической активности головного мозга, которая нужна ему как эталон. Для сравнения Сарториус показал мне другой цилиндр. На его боках была отражена активность мозга человека, пораженного страшной болезнью. Сарториус обнаружил этого больного на улице. Мы все знали этого несчастного, по прозвищу Месье. У этого Месье был выраженный тик, он заикался, неимоверно дергался всем телом, периодически руки и ноги больного сводило судорогой, он гримасничал и строил страшные рожи. Присутствие этого ненормального нельзя было выдержать дольше нескольких секунд. Бедолага вел себя как обезьяна, передразнивая мимику окружающих, особенно выражения отвращения и жалости. Сарториус объяснил мне, что такое театральное поведение связано с повреждением мозговой ткани несчастного… При записи электрической активности мозга Месье удалось выяснить, что кривая носит какой-то утрированный характер — это такая же линия, как у здорового человека, но все амплитуды увеличены в несколько раз. Действительно, на цилиндре Месье были видны гигантские беспорядочно расположенные пики, чередующиеся со столь же гигантскими впадинами, покрытыми так же беспорядочно расположенными зазубринами.
Сарториус держал этого несчастного в подвале, обращаясь с ним как с лошадью в конюшне. Интерес доктора к этому пациенту был чисто профессиональным и лишенным всякого милосердия. Сарториус продемонстрировал мне, какие изменения произошли в личности этого больного, когда через некоторое время он был извлечен из своего заточения и присоединился к компании пожилых джентльменов клиентов доктора. Месье стал спокойным, умиротворенным и даже позволял приходящим женщинам купать себя. Но для этого требовалось соблюдение обязательного условия — он оставался спокойным лишь до тех пор, пока в поле его зрения находились остальные старики, неподвижно сидевшие в своих альковах на комфортабельных скамьях. Казалось, Месье заражается их безразличием и неподвижностью. Как это ни удивительно, но при взгляде на Месье старики стали проявлять признаки беспокойства и раздражительности. У некоторых из них даже случались припадки, сопровождающиеся развитием преходящих параличей рук или ног… Нет, что ни говорите, а Сарториус не был обычным врачом… Вы же знаете, меня всегда считали интеллектуалом… Да, я действительно много читал и готов ответить на многие трудные вопросы. Но во мне никогда не было той живости, которая является единственным верным признаком по-настоящему великого интеллекта. Для меня это очень обидное умозаключение. Я не могу сказать, что был занят своими мыслями, как бы хороши они ни были. Скорее я страдал от них, как страдают люди, взявшие в руки слишком горячий предмет. Вы не можете этого знать, мистер Макилвейн, потому что то поведение, которое я вам демонстрировал, не что иное, как совершенно обдуманный вызов, сознательная грубость. Но я был ошеломлен умом и интеллектом доктора Сарториуса, и в его присутствии мне не приходило в голову вести себя с присушим мне вызовом. Я был просто подавлен мощью его ума. Доктор Сарториус не врач в обычном понимании этого слова. Он врач настолько, насколько медицина вторглась в область его интересов. Медицина интересовала его постольку, поскольку она имеет значение в функционировании мироздания. Он и пытался разобраться в структуре мироздания. Если и был у Сарториуса основополагающий принцип, то заключался он в том, чтобы проникнуть в суть той внеморальной энергии, которую производит в обществе человек, независимо от его верований и предрассудков.
79 
