87 
Должен добавить, что это была мерзкая неуловимая натура. Этот человек был недосягаем, даже если стоял прямо перед вами. Вы протягиваете руку и хватаете пустоту. Ваша рука словно натыкается на зеркало, ощущая холодную гладкую поверхность. Кто это смотрит на вас? Теперь вы, надеюсь, понимаете, что значит уклончивость злодея? Это продолжение историй о людях-невидимках, ходячих мертвецах или вечных жидах — о людях, скрытых за толстыми стенами, сквозь которые вы не сможете подобраться к ним… Сколько таких живых мертвецов прячется за краснокирпичными стенами нью-йоркских домов? Их нельзя увидеть, видны только их тени. Они не говорят сами, а пользуются чужими голосами. Они заставляли и меня говорить от их имени. Это люди, которые не что иное, как имена, набранные в газетных типографиях. Это могущественные люди — люди, которые в действительности не существуют.
Помню, что, когда мы ехали в город, я, единственный из всех, долго смотрел в заднее овальное, залитое дождем окно кареты и во все глаза разглядывал напоследок этот гигантский промышленный монумент нашей цивилизации, такой утилитарный и тем не менее приспособленный старыми сластолюбцами для своих корыстных целей. У здания башни оставили охрану из нескольких полицейских… так… на всякий случай. Мы удалялись внушительной кавалькадой, это был настоящий парад. В одном «черном вороне» негде было яблоку упасть — он был забит до отказа медицинскими сестрами-кипридами, служащими и персоналом башни, а в другом, в окружении конных полицейских, как воплощение преступления и наказания, ехал Сарториус, сидевший между мною и Донном. Мы разговаривали, как разговаривают добрые друзья за игрой в покер.
— Когда юный Пембертон впервые появился в моей лаборатории, он был просто в бешенстве — то ли от того, что я сохранил его отцу жизнь, то ли от того, что сохранил ее в довольно неприглядном виде. Этого я не могу понять до сих пор. В любом случае он был ослеплен своей привычкой к морализаторству. Но через некоторое время он начал понимать, что происходит в моей лаборатории. Жизнь моих пациентов была разорванной, неполноценной, они полностью подчинялись моей воле, я использовал их так, как считал нужным. Они, мои пациенты, замечательны тем, что на своем примере доказали, насколько тонкой перепонкой защищено человеческое сознание от внешних воздействий. Как легко проникнуть сквозь эту пленку — с помощью лекарства, света, изменения температуры и влажности… Они не были согласны на то, чтобы я пользовался однородным контингентом. У всех были самые разные заболевания, разнился и возраст моих подопечных. Единственное, что их объединяло, — это то, что их заболевания были смертельными, как мы говорим, фатальными. Тем не менее мне удалось поддерживать существование их бренных тел. Мне даже удавалось менять интенсивность этого существования — как, например, вам без труда удается регулировать пламя газовой горелки на кухне. Я сумел пока достичь только этой первой ступени поддержания жизнедеятельности. Я добился того, что мои пациенты могли самостоятельно дышать, я мог доставить в их тела достаточное количество энергии, источник которой приходилось все время возобновлять. Сами они были не способны усваивать энергию из пищи. Естественно, это было не совсем то, на что они рассчитывали, соглашаясь на эксперимент. С другой стороны, они все время оставались в нашем мире, сохранив способность дышать и двигаться, разве не так? Дышать и двигаться…
— Мы не нашли Огастаса Пембертона, — сказал Донн.
— Думаю, что мистер Симмонс забрал его с собой, когда стало ясно, что мы не сможем продолжить опыты. Теперь он не получит витализирующей поддержки, — продолжил Сарториус своим удивительным юношеским голосом. — Интересная истина состоит в том, насколько большие потери способен переносить человеческий организм, оставаясь при этом живым. Человек сохраняет свою индивидуальность, характер, особенности речи, язык, волевые качества — и не желает умирать, несмотря ни на что. Впервые с этим сталкиваешься в операционной, когда человеку приходится удалять тот или иной орган. Возможно, что близкое знакомство с механикой человеческого организма делает хирурга циником. Но, скорее всего, что не совсем так — просто подобное знание очищает душу исследователя от приписывания мифического благородства человеческим чувствам, от пиетета, который не несет никакой значимой информации. Старые категории, старые слова, которые, конечно, способны произвести впечатление, но, в сущности, относятся к весьма скромному созданию…
87 
