Особенно,... 
63 
Я погладил Марса, заглянул ему в глаза, внушая, что он должен сосредоточиться перед серьезнейшим заданием. Он ответил мне вопросительным взглядом.
— Умри! — сказал я. — Умри! — Я надеялся, что это слово имеется в его лексиконе. Так и оказалось. Мгновенно ноги у Марса подкосились, тело обмякло и он осел на землю, раскрыв пасть и закрыв глаза. Это было так убедительно, что я даже загрустил. Но тут же взял себя в руки и быстро оглянулся на ворота. Никто нас не видел. Я опустился на колени и, приподняв Марса, взвалил его на плечо. Он весил не меньше тонны. Под его тяжестью я прямо врос в землю. Потом, упершись рукою в стену, медленно поднялся. Голова Марса с высунутым языком болталась у меня на груди, задние ноги били меня по пояснице. Я тронулся с места.
Приближаясь к воротам, я попал в орбиту внимания не только полисменов, но и толпившихся снаружи зевак. По толпе пробежал сочувственный ропот. «Ой, бедная собачка!» — запричитали женщины. Марс и правда являл собою жалкое зрелище. Я, сколько было сил, ускорил шаг. Полисмены преградили мне дорогу. Им ведь было приказано никого не выпускать.
— Осади! — услышал я.
Я не остановился и, подойдя к ним вплотную, выкрикнул чуть не со слезами в голосе:
— Собака ранена! Мне нужен ветеринар! Тут совсем близко есть один, я знаю.
Я до смерти боялся, как бы Марсу не наскучила эта игра. Наверно, ему было до крайности неудобно — мое плечо упиралось ему прямо в живот. Но он терпел. Полисмен заколебался.
— Нужна немедленная медицинская помощь! — твердил я.
Толпа гневно зароптала.
— Да пропустите вы беднягу, пусть полечит своего пса, — сказал кто-то, и, видимо, то был глас народа.
— Ладно, проходите, — сказал полисмен.
Я вышел в ворота. Толпа расступилась со словами уважения и сочувствия. Едва я оставил ее позади и увидел перед собой широкую ленту Нью-Кросс-роуд, неогороженную, свободную от полиции, как почувствовал, что больше не могу.
— Очнись! Оживи! — сказал я Марсу. Я опустился на колено, он соскочил с моего плеча, и мы со всех ног помчались по улице. Вслед нам, постепенно замирая вдали, несся гомерический хохот.
Глава 13
Протекло немало часов — так по крайней мере казалось моим ногам, — а мы все еще шли по Старой Кентской дороге. Чувство торжества, владевшее мной после хитроумного побега, успело смениться унынием — я вспомнил, что у меня нет денег и продвигаться к северу можно только пешком. Был момент, когда я готов был взять такси, предоставив расплачиваться Дэйву, и то обстоятельство, что сегодня Дэйв уже заплатил один раз за мое такси и у него может не оказаться наличных, не остановило бы меня, если только мне удалось бы найти такси; но до этих южных пустынь такси не добираются, и я уже давно перестал о них мечтать. Можно было бы запросить о помощи по телефону, но я по глупости истратил последний пенс на завтрашний номер «Независимого социалиста», который уже продавали в толпе, валившей из какого-то кино. В газете было сообщение о митинге на студии «Баунти Белфаундер» и несколько снимков побоища. Эффектное фото — мы с Марсом выходим из главных ворот — снабжено было подписью «Четвероногая жертва полицейского произвола». Кабаки уже закрылись, дорога была пустынна. Та толпа у кино была последним признаком жизни. Даже Марс приуныл; голова и хвост у него повисли, и он плелся за мной, не поднимая глаз. Наверное, он был голоден. Я-то сам проголодался зверски. Я с грустью вспомнил свиную котлету, которую мы оставили на лестнице у Сэмми. Мораль: не топчи ногами пищу, если можно положить ее в карман.
Через мост Ватерлоо мы тащились уже далеко за полночь. У меня было ощущение, что я прожил неимоверно длинный день, и, добравшись до северного берега, я решил, что дальше идти не могу. Ночь опять выдалась безоблачная, воздух был как парное молоко, и мы постояли, глядя на реку, не потому, что хотелось полюбоваться ее красотой, но потому что нуждались в отдыхе. Ноги у меня ныли, словно я много веков подряд не снимал неудобной обуви, все тело покалывало, тянуло, ломало, так что внешний мир почти перестал для меня существовать. Мы с Марсом устало заковыляли вниз по ступеням.
Если вы пытались когда-нибудь уснуть на набережной Виктории, то знаете, в чем состоит главная трудность — скамьи там разделены пополам. Железный подлокотник на самой середине не дает человеку вытянуться во весь рост. Не знаю, случайное это явление или же это один из элементов кампании по борьбе с бродяжничеством, которую ведет Совет Лондонского графства. Как бы там ни было, это очень неудобно. Имеется несколько вариантов. Можно попытаться использовать подлокотник вместо подушки, можно лечь на спину, перекинув ноги на другую его сторону. Наконец, можно скорчиться на одной половинке скамьи. Это очень неловкая поза даже при таком маленьком росте, как у меня; но если человек вообще спит неспокойно, это все же, очевидно, наименьшее из зол, и я поступил именно так. Прежде чем отойти ко сну, я обернул ноги листами «Независимого социалиста» и обвязал их галстуком и носовым платком. Газета — плохой проводник тепла, это известно каждому бродяге. Я только пожалел, что не хватило денег на два экземпляра. Я улегся. Марс занял вторую половину скамьи. Мы уснули.
63 
